Чтобы определить при посредстве технического языка эту изящную процедуру, они используют обычно термин «трясучка».
Что они делают после того, как вся эта гротескная машинерия даст им число, которое они соглашаются проглотить? Это число запускается в один компьютер, переходит в другой, заносится в базу данных, содержащую все предыдущие замеры и, наконец, отображается в виде кривой, которая распечатывается на лазерном принтере последней модели. Каждый день они устраивают базар вокруг очередного графика, который затем с гордостью прикрепляют к стене, хотя он и отличается от вчерашнего одной-единственной точкой. Наверное, графиками с данными о моем весе можно было бы обклеить, словно обоями, несколько комнат.
Сегодня, например, мой вес равнялся 1,837 килограмма (плюс-минус 0,002 килограмма). О, я хорошо помню день, когда достиг магического числа в один килограмм. Мне кажется, это было вчера. «И кто бы мог подумать, — восхитился один из моих надзирателей, когда я преодолел десятичную запятую, — что несколько лет назад это была всего лишь соринка в глазу главного онколога!»
Да, верно, они называют это «онкологией». Это слово встречается далеко не во всех, хотя и достаточно объемистых, словарях. Любой бродяга и даже его пес наверняка слышали про рак. Название «Отдел по изучению рака», говорите вы, отнюдь не было бы лишено достоинства, но вывеска «Отдел онкологии» содержит в себе имя древнего божества Логос, которому они все, как считается, служат; отказаться от этого небольшого знака уважения было бы опасным святотатством. Или, если подойти к вопросу под иным углом, чего можно ожидать от своры претенциозных толстозадых типов, которые полагают, что знание латыни и греческого является главным признаком цивилизованного человека, а поэтому говорят своим супругам «omnia vincit amor» и предлагают своим любовницам посткоитальные ментоловые конфетки.
Но вернемся к истории моей жизни. Начнем с самого начала. Моим отцом был банальный нейрон в мозгу обычной крысы. Считается, что нейроны не способны делиться, но наш главный онколог посвятил тридцать лет изучению различных инфекций, воздействия яда и различных травм, подталкивающих нормальные клетки нейронов к яростному воспроизводству. И он не только достиг понимания и способности предвидеть поведение своего слепого противника, но и превзошел его по всем статьям. В конце концов, какой вирус имеет возможность отработать несколько тысяч часов на суперкомпьютере, чтобы предсказать поведение третичных структур протеинов, код которых он копирует?
Когда главный онколог решил, что достижений электроники будет достаточно, то перешел в лабораторию. Шаг за шагом, месяц за месяцем, он (точнее, его человеческие и механические инструменты) собирали молекулу, предсказанную светящимися буквами, заявленную заранее в информационных бюллетенях. Словно смерч, проект захватывал слишком любопытных зрителей, высасывал из них жизненные соки с помощью центрифуг и вибраторов и выплевывал жалкие останки. Об этом нередко с гнусной ухмылкой заявляет главный онколог, когда его окружают люди, которым платят за то, чтобы слушать его, кивать головой и ездить с его разрешения на международные конференции. «В первый год мы израсходовали больше диссертантов, чем лабораторных крыс!» Он сам, разумеется, сохранял полное спокойствие, находясь в полной безопасности в «глазу» циклона.
В конце концов — неизбежный успех. Искусный соблазнитель с огромным трудом проник в самое сердце нейрона и штурмом овладел девственной ДНК (я могу представить главного онколога, триумфально потрясающего с балкона брачными простынями в пятнах крови под восторженные вопли подвыпивших коллег), после чего мыслитель-холостяк превратился в безвольную распутную воспроизводящую машину.
Так я был зачат.
Донор нейрона был моим первым хозяином. Я полагаю, что вы можете называть эту крысу моей матерью. Я убил ее за месяц, и меня пересадили на мозг следующей жертвы.
Они называют эту методику «пересадкой» (или «пассажем», что рифмуется с «массажем»). Онкологи обожают эту процедуру, которую практикуют уже многие годы. И хотя я, несомненно, самая разумная пересаженная опухоль в мире, я далеко не самая старая. В этом же подвале находится по меньшей мере два с половиной десятка независимых сообществ крыс, не имеющих ни малейшего отношения к моему рождению. Любопытно, что члены каждого выводка знают множество легенд о более древних демонах. К примеру, один из этих выводков одержим сейчас некой отвратительной тварью, живущей уже восемнадцать лет, которую крысы прозвали «Дробитель мозгов».
Женщина-онколог, занимающаяся «Дробителем», конечно, называет его иначе. Вы полагаете, что она использует номер? Или дату? Какое-нибудь точное определение на техническом жаргоне? Не угадали. В присутствии коллег она называет его «Билли», а про себя «мой малыш». Месяц тому назад она выступала на заседании перед сборищем ученых с рассказом о поразительных открытиях, которые она совершила, изучая кусочки Билли. В конце доклада она заявила тоном, намекающим на необходимость небольшой разрядки:
— На прошлой неделе, когда Билли исполнилось 18 лет, моя лаборатория устроила нечто вроде празднования дня рождения. На столе были пирожные и мороженое, а стены мы украсили поздравительными открытками. Я преподнесла имениннику символический ключ от вивария. И вы знаете, чтобы доказать свои способности, он досрочно прикончил свою двухсотую крысу!
Все дружно засмеялись. Все были в восторге. Все аплодировали. Через ее глаза я видел несколько рядов восхищенных улыбающихся физиономий. Значит, опухоль живет и процветает, оставив позади себя две сотни трупов; никто не смеялся бы, случись нечто подобное с людьми. Но сейчас имеется в виду рак, который находится на их стороне, под их контролем. Убить две сотни крыс — это исключительно мужественный поступок для небольшой опухоли весом всего в пять граммов, поэтому все присутствующие просто сияли, восхищаясь достижениями Билли, кивая головой и изображая мимикой гордость за него. Словно сборище родственников, узнавших, что их хулиган-отпрыск в конце концов встал на праведную стезю (отлупив как следует нескольких иностранцев после того, как годами издевался над своими соотечественниками).
Создательница Билли почувствовала, как ее охватила волна почти невыносимого внутреннего тепла. Она вспомнила возвращение домой старшего брата, убившего, по слухам, две сотни вьетконговцев.
— Да, он прикончил свою двухсотую крысу! — закончила она, и все засмеялись. А ведь последняя крыса под номером 200 была не совсем обычной. Она разработала свою собственную теорию человечества. Она допускала, что люди не понимают, что творят, несмотря на свои достаточно большие головы, физическую и словесную активность, строительство гнезд, основывающееся на использовании неодушевленных предметов, сложные структуры управления и поведенческие нормы, предполагающие достаточно развитый интерес к событиям во Вселенной. Люди даже не отдают себе отчет в том, что крысы являются живыми существами; тем более, они не догадываются, что крысы разумны. Люди не способны представить демона Дробителя мозгов; они даже не знают, что это демон. Они полагают, что могут забавляться с ним, они думают, что это своего рода игрушка. Люди ничего не знают о добре и зле; они настолько же невинны и неразумны, как слепые крысята. Эта крыса пророчествовала: «Скоро они, словно оставшиеся без присмотра дети, наткнутся на что-нибудь опасное, чего не смогут понять. И это будет их концом».
