- Но, простите, - с достоинством отозвался Семен Михайлович. - В ваших словах нет правды. Откуда следует, что только гомосексуалисты говорят о гомосексуализме?
- А ниоткуда! - радостно закричала Антоновна. - Ниоткуда не следует. Но вот тебе, Михалыч, так ответили, и уже ты вынужден защищаться. Видал? - она повернулась к Петру. - Вон как надо было! А ты - за яйца.
Петр пожал плечами.
- Ну, я же говорю, Арнольдовна - человек. Умна, ох умна! Я бы вот ни за что не додумалась. А у нее - образование. Интеллигент. А мы чуть что - руками махать да по мордасам бить. Одно слово - чернь.
- Не принижайте себя, голубушка, - с достоинством сказала Оксана Арнольдовна.
- А я и не принижаю. Я правду говорю.
Разговор прервался. Все стояли молча, и только Егор расхаживал взад-вперед и оглашал окрестности механическим голосом из рупора. Петр с удовлетворением заметил, что он выкрикивает слова и с его плаката.
И тут на площадку перед телецентром, уставленную автомобилями, подъехал старый автобус, не то рыжего, не то желтого цвета, весь заляпанный грязью.
- О! - вскричала Антоновна. - Обед подоспел.
Пикетчики деловито свернули плакаты и залезли в автобус. Петр потоптался в нерешительности перед дверью, потом обратился к пожилому усатому водителю:
- А можно я у вас тут погреюсь?
- Конечно можно! - закричала из глубины Антоновна. - Залезай, Петруша!
Пикетчики расположились на потрепанных сиденьях. В руках у них были алюминиевые миски и ложки. Пожилой мужчина в офицерских сапогах, галифе и короткой белой курточке разливал густой красный борщ из фляги. Борщ был на дне, и флягу приходилось наклонять.
- А ты кто, болезный? - обратился он к Петру.
- Сочувствующий он, - встряла и тут Антоновна. - Ты бы, Тимофеич, налил парню пожрать.
- Не предусмотренный он у меня, - Тимофеич сокрушенно покачал головой. - На довольствии не стоит. Чем могу только - так хлебом. Хлеба женщины мало едят, а им полагается столько же, сколько мужчинам. Хочешь хлеба, болезный?
- Нет, не хочу. А чего это я болезный?
- Замерз сильно. Как цуцик.
- Никакой я не цуцик, - обиделся Петр. - Я в столовой пообедаю. Заодно и...
Он показал Антоновне знаками, как свинчивает крышечку и пьет из фляжки.
- Ага! - обрадовалась та, со страшной скоростью доедая борщ, в то время как остальные едва приступили. - Давай-давай. Хороший парень, я ж говорила.
Петр вышел из автобуса, поежился. Он не успел отогреться, но смотреть, как пикетчики с аппетитом едят армейский борщ, было невыносимо. Почему Петр решил, что борщ армейский, он не смог бы объяснить толком. У автобуса были вполне гражданские номера, водитель выглядел сугубо штатским, только галифе и сапоги кашевара могли настроить на милитаристский лад, но этого было недостаточно.
Петр свернул за угол, быстро достал трубку мобильного телефона, набрал номер.
- Алло, Леха? Слушай, старик, что хочешь делай, но к вечеру я должен знать, кому принадлежит автобус "ПАЗ", оранжевый, номер ЭН пятьсот семьдесят семь Вэ Ка. Старик, нужно позарез. Ты говорил, у тебя знакомые в ГАИ есть. Ну, постарайся, Леша, я тебя умоляю. Ну да, по тому делу. Спасибо, старик. Жду.
Петр пошел в кафе через квартал от телецентра. Кафе было с претензией на высший класс, поэтому дорогое. Здесь Петр, наконец, согрелся, тем более что заказал сто граммов водочки. С аппетитом отобедав, он посидел еще минут десять, потом нехотя встал, пробормотал что-то про тяжелую журналистскую долю, и поплелся к телецентру. По пути он зашел в гастроном, купил бутылку водки, спрятал за пазуху.
Автобуса уже не было. Пикетчики стояли подобревшие, поглядывали благожелательно, даже Семен Михайлович. Егор, очевидно, уехал с автобусом, остальные были на месте. Мегафон Егор оставил Антоновне, и та с удовольствием вопила, прислушиваясь к своему искаженному голосу. Милиционер морщился, но не вмешивался. Кстати, это был уже другой постовой.
- Во матюгальник! - радостно обратилась Антоновна к Петру. - Хочешь вякнуть что-нибудь? Не хочешь? Странный ты какой-то. Мне вот всегда интересно. Компьютер увижу - дай мне кнопочки потыкать, мышку за хвост подергать. Телефон сотовый - тоже. Матюгальник - дай поорать. А ты... Не скучно тебе жить-то?
- А что? В мире полно других вещей, которые мне интересны.
- Ну-ка, ну-ка. Каких это?
- Ну, - Петр неожиданно смутился. Действительно, каких? Произнес с досадой: - Да черт его знает, каких! Не до того как-то. Все работаешь, работаешь, некогда взгляд поднять, на звезды поглядеть.
Они поглядели на небо, все такое же серое и невеселое.
- На звезды, говоришь, - Антоновна вытянула толстые губы в трубочку, причмокнула. - Это хорошо, на звезды. А ты где работаешь, Петруша?
Вопрос был самый что ни на есть невинный и ожидаемый, но Петра он захватил врасплох. Он замешкался с ответом, отчего-то покраснел и промямлил:
- Да я в компьютерной фирме работаю.
У Антоновны на мгновение сделалось постное лицо, но тут же опять стало добродушным.
- Компьютеры починяешь, что ли? Или программист?
- Да и того, и другого понемножку, - ответил Петр. Он решил отвести огонь от себя. - А вы, как я понял, из одной конторы? Обедают вас, привозят-отвозят.
- Ну да, ну да, - согласилась Антоновна. - Из одной. И знаешь, как контора называется?
Она знаком велела Петру приблизиться и таинственно прогудела ему почти в ухо:
- Ке Ге Бе.
- Что, серьезно?! - ахнул Петр.
- А что, вполне, - значительно подмигивая, ответила Антоновна. - Сейчас и тебя завербуем, и будешь ты сексот, гы-гы. Причем к сексу это отношения не имеет, гы-гы-гы.
Петр невольно отодвинулся.
- Молодой человек, - с досадой сказал Родионыч, - не слушайте вы ее! Она нагородит вам с три короба, потом не разберете, где правда, где ложь.
- Как это нагородит! - возмутилась Антоновна. - Да как у тебя язык-то повернулся, такое ляпнуть?
- А так! - старичок раскраснелся, очки у него покосились, он поправил их пальцем, но не расчитал, перекосил в другую сторону, снова поправил. - Какое Ке Ге Бе? И запаха его нет!
- Да ты чего раздухарился-то так? - сказала Антоновна несколько даже испуганно. - Это я впервые вижу, чтоб Родионыч... Успокойся, родной, я ж пошутила.
- Вы пошутили, а молодой человек всерьез примет. И что тогда?
- Во! - подхватила Антоновна. - И что тогда?
Родионыч стушевался. Мало того, в его глазах мелькнул испуг. Он отвернулся, и постепенно переместился на другой край пикета, подальше от Антоновны.
- Да нет, - сказал Петр, наблюдая перемещения Родионыча. - Я шутки хорошо понимаю, с юмором у меня проблем нет.
- Это хорошо! - Антоновна повернулась к нему, заглянула в глаза. - А то есть такие, знаешь, ему скажешь, что снег черный, а он начинает доказывать, что нет, белый. А он на самом деле грязный, гы-гы.
