– Давайте покурим лучше, – сказал он уже нормальным голосом.
– Давайте, – согласился Леша, потирая ухо.
Илья, морщась, ощупывал затылок.
– За тебя, анаша, даже смерть не страшна, – шмыгнув носом и тоже понемногу приходя в себя, сказала Рита.
– Вот именно, – подхватил Илья, доставая косяк, предусмотрительно забитый раньше. Раскурив, он пустил папиросу по кругу.
– Я помню эту песню, – сказала Вика.
Встретившись с подругой глазами, Ритка даже вся как-то помягчела.
– Еще бы ты не помнила, – проворчала она и протянула Вике косяк.
Когда Рите исполнилось одиннадцать, мать купила ей гитару. Илья в то время учился в музыкальной школе и показал Рите три аккорда. Подружки уединились на той же самой веранде, где курили сегодня план, и Рита спела Вике. Это была первая песня, которую Рита выучила, и первая песня, которую Вика услышала под гитару.
Рита протянула косяк подруге.
– Или хочешь парик? – спросила она. – Илья тебе даст.
Вика махнула рукой, взяла косяк и глубоко затянулась.
«Бежать отсюда», думала она, чувствуя, как глубоко внутри поднимаются пузырьки смеха. – «Бежать».
Тамара почистила последнюю картошину, выбросила очистки в опустевший пакет и отнесла его к порогу. Затем девушка зачерпнула ковшиком воду из ведра, плеснула воды в миску и поставила картошку на теплую плиту. Полезла в холодильник за тушенкой и обнаружила, что это была последняя банка. За стенкой что-то тяжело упало, и кто-то громко выругался. Там жили квартиранты, два кавказца, работавшие на соседней стройке. Они вчера заглядывали к девушкам, предлагали вместе посидеть и выпить, но Рита отказалась. «А зря», думала Тамара. – «Какая-нибудь жратва хоть осталась бы».
Рита сидела у печки и курила. Она принесла дрова из сарая минут пятнадцать назад, но так еще и не разделась. Тамара достала из ящика пару луковиц и длинную морковину.
– Верно говорят, что можно бесконечно долго смотреть на текущую воду, огонь и работающего человека, – сказала Тамара.
Рита шевельнулась, бросила окурок в печку. Тамара ошиблась, она смотрела не на огонь и не на подругу. Рита смотрела на елку в углу комнаты. При виде старинных стеклянных фигурок на прищепках у девушки начинало щипать в носу, и совсем не от сигаретного дыма. Это были те же самые игрушки, которые маленькая Рита помогала вешать на елку еще десять лет назад. Бабушка поставила елку слишком близко в печке, и большая часть иголок не ахти какой пушистой елки уже осыпалась. Пора было уже снять украшения и выкинуть елку, но у Риты не поднималась рука.
Эта щуплая елочка оказалась последней, которую бабушка нарядила в своей жизни. Возможно так же, что и последним предметом, на который старушка смотрела в новогоднюю ночь, лежа на полу и чувствуя невыносимую боль в груди, оказалась именно блестящая от мишуры елка.
– Прости, – сказала девушка, снимая видавший виды полушубок и вешая его на гвоздь у двери. – Ты хочешь, чтобы я тебе помогла?
– Да ладно уж, сама справлюсь, – сказала Тамара и принялась сдирать шелуху с лука. – Ты чего-то погрустнела.
– Да ну, с чего бы мне грустить, – сказала Рита. – Тебе показалось. Я просто устала немного.
– Не хочешь позвонить кому-нибудь, с праздником поздравить? – сказала Тамара.
– Да ну нафиг, – ответила Рита.
Тамара чуть кашлянула.
– Мне сегодня надо будет сходить домой, – сказала она. – Поздравить маму с Рождеством. Я там, наверно, и на ночь останусь.
Рита вздохнула. Поднявшись, она прошла в соседнюю комнату, где на стенке висел старинный телефон. Тамара слышала, как громко дребезжит диск – Рита набирала номер.
– Добрый вечер, – услышала Тамара ее голос. – Могу я услышать… Вика, это ты, что ли?
Тамара стерла с лица слезы ладошкой, достала деревянную миску и сечку, чтобы порезать лук.
– Ты не звони туда больше, – сказала Рита. – Да так, ничего. Но лучше не звони.
Тюк! Тюк! Тюк! «Господи, что же лук такой ядовитый, прямо невозможно», подумала Тамара и еще раз промыла нож струйкой холодной воды.
– Да видишь ли, я весь декабрь в больнице пролежала. А? Просто так получилось. Нет, я сейчас не дома. Я теперь в бабушкином доме живу. Не, на сессию я не пошла. Почему, справка у меня есть. Да ну нафиг, ходить, унижаться… Да и какой из меня программист?
Тамара достала терку и принялась тереть морковь. Терка была очень старая, затупленная, и девушке приходилось прилагать немалое усилие.
– Мы еще в Новый Год звонили, хотели поздравить, никто не ответил. А потом пришли с мамой, а бабушка тут… лежит. Дом по завещанию мне отошел, вот я теперь здесь и хозяйничаю. А сегодня стояла на остановке, смотрю, афиша на тумбе висит. «Миллениум», что-то вроде того, а ниже всякие названия рок-групп заковыристые. «Акафист», «Экклезиаст»… Вроде концерт сегодня будет. Мне чего-то вспомнилось, как ты про рок-группу Ромиковскую рассказывала. Вот и решила позвонить. Что? Какая?
Рита надолго замолчала. Тамара успела открыть банку с тушенкой и мелко порубить мясо. Его было до обидного мало, большую часть жестяной банки занимал жир. Трехцветная кошка, дремавшая на половике, проснулась, подошла к девушке и потерлась об ноги.
– Иди, Мурка, иди, – пробормотала Тамара. – Тут нам самим два раза облизнуться.
– Не, я совсем бамбук курю, – сказала Рита.
Тамара переложила тушенку в сковородку и поставила на горячую плиту.
– Да видишь ли, Рикошет еще в декабре съехал, – сказала Рита. – Бабушка двух чечен пустила. А у них одалживаться как-то неохота мне.
Зашипел жир, расплавляясь. Тамара тихонько отпихнула Мурку ногой. Кошка обиженно мяукнула, отошла.
Рита засмеялась:
– Они мирные. Да и что здесь взрывать…
Мурка села на пол под довоенными часами с цепью и пристально смотрела, как Тамара мешает в сковородке.
– Кучеряво ты живешь, – сказала Рита. – И где этот ТХМ?
Тамара подняла голову.
– Знаю, знаю… Ну… И во сколько начало там?
Тамара высыпала в сковородку лук, морковь и закрыла все крышкой. Под крышкой аппетитно зашкворчало.
– Слушай, заманчиво… Не знаю даже. Мне и одеть-то нечего… С собой, это же мое любимое.
Рита засмеялась.
– Ладно, ладно, уговорила. В десять на ступеньках, забились.
* * *
Если бы не Рита, Вика, конечно, никогда бы не пошла на рок– концерт. Уже уговорив подругу, Вика вдруг испугалась, что выбросила контрамарку. Но нет. Яркий бумажный прямоугольник, который дал ей Рома, оказался в кармане рюкзака, с которым Вика ходила в колледж, хотя вид имел уже очень непрезентабельный. Вика солгала подруге. Контрамарка была на одно лицо. Впрочем, Вика примерно представляла, сколько может стоить вход в ночной клуб в праздничную ночь, и эти деньги у нее были. Сложность заключалась в том, чтобы успеть придти раньше Риты и оплатить билет так, чтобы подруга об этом не догадалась. Рита была страшной гордячкой, что при ее уровне дохода было непозволительной роскошью и создавало массу сложностей Вике. Жадность никогда не входила в число Викиных недостатков. Но она только совсем недавно поняла, что своим великодушием унижает подругу.
