Проходили минуты. Снаружи донесся слабый шум, который быстро усилился и превратился в свист, точно там дул сильный ветер. Вскоре шум стих. Сквозь иллюминаторы проник тусклый свет.
Наконец Корф открыл хорошо защищенную внутреннюю дверь люка, закрывающегося с двух сторон.
— Вы готовы, Бернс? Можно выходить. Корф взял его за руку и толкнул его вперед через люк. Оба очутились в парящем положении в замкнутом полутемном пространстве. Откуда-то просачивался свет. На стенах были повсюду укреплены петли и ремни.
С трудом соображая, что кругом происходит, следовал Бернс за инженером, направлявшимся вдоль стены к широкому аркоподобному просвету.
Они вошли в просторный, очень светлый зал, пронизанный во всех направлениях туго натянутыми шнурами. С одной стены, заканчивавшейся сводом, вливало, через сотни круглых окон, свой яркий свет солнце, заметно нагревая окружающий воздух. Других поверхностей, ограничивающих пространство зала, Бернс не мог разглядеть; его взор терялся в паутине шнуров, и ему казалось, что все пространство зала ничем не ограничено.
— Мы находимся сейчас в главном зале под солнечным полюсом диска, — объяснил Корф. — Камера, которую мы только-что покинули, представляет собой большую въездную шахту для прибывающих межпланетных кораблей. Внешний ее выход был тщательно закрыт после того, как мы в нее вошли. Нам пришлось ждать, пока шахту не наполнили воздухом. Она построена конечно, как все переходы от воздушного к безвоздушному пространству, — в виде воздушного шлюза с внутренним и наружным затвором, чтоб не расстраивать воздушное давление внутри станции.
В необозримом зале царила кипучая жизнь. Люди сновали во все стороны сквозь широкие ячейки сети из шнуров. Они едва заметно проталкивались руками и ногами через просветы между натянутыми шнурами, схватываясь время от времени за них и так регулируя свои движения. Похоже было на то, как будто они, словно рыбы, проплывают свободно сквозь чащу водорослей в аквариуме.
Бернсу стало понятно назначение шнуровой сети. Не будь ее, трудно было бы двигаться в свободной от тяжести сфере, приходилось бы передвигаться только очень медленно, держась стен.
Бернс тщательно старался подражать всем движениям своего провожатого и сам удивлялся тому, как быстро научился он с обезьяньей ловкостью пробираться от шнура к шнуру,
Дравшись до края зала, Корф остановился и толкнул гостя в небольшую, похожую на кабинку лифта камеру, освещенную электричеством. Видно было, что он в веселом настроении.
— Простите, Бернс, — проговорил он, указывая определенное место в тесной кабине, — что я обращаюсь с вами, как с беспомощным младенцем. Но вам в буквальном смысле нужно еще научиться здесь ходить. Всуньте, пожалуйста, ноги в эти привинченные калоши и держитесь крепко за рукоятки.
Бернс повиновался. Ему казалось, будто какая-то сила медленно увлекает его в неопределенном направлении. Когда он принял навязанное ему положение, он почувствовал легкое давление калош на подошвы его ног. Он поделился с инженером своим ощущением.
— Так и есть, — ответил тот. — Мы находимся сейчас на самом внешнем вздутии экватора дискообразного основного тела, и здесь дает себя отчасти чувствовать центробежное давление кругового движения. Ваша голова направлена теперь к центру станции, а ноги — к жилой камере, куда мы скоро с вами спустимся.
— Разве здесь существует вообще понятие «спуститься», «подняться»?
— Представьте, да! Так как центробежная сила все время давит от центра вращения радиально наружу, то мы ощущаем всякое радиальное удаление от станции, как «спуск». Предостерегаю: не меняйте положения тела. Вы сейчас начнете снова ощущать свой вес, а, знаете, ведь только кошки хорошо падают на ноги.
В кабину проскользнул маленький сухощавый человечек, и все трое почти заполнили собой ее небольшое пространство. Корф нажал какую-то кнопку. Люк автоматически закрылся за ними, и кабина с глухим трением пришла в движение.
— Мы скользим сейчас внутри шланги-туннеля, соединяющего станцию с камерой тяжести, или нашей жилой башней, как мы привыкли называть грушу, вращающуюся вокруг диска. Центробежная сила сама собой проталкивает кабину сквозь шлангу. Приходится только заторможивать ее с достаточной силой, чтоб в своем свободном падении она не приобрела чрезмерной скорости. Вот этот рычаг обслуживает тормоза. Сейчас я его поворачиваю.
Бернсу трудно было разговаривать. Пол оказывал все более и более сильное давление на его ноги, которые подкашивались под ним — чувство, знакомое всякому взобравшемуся на высокую башню, когда, спустившись вниз по тысяче ступеней, он снова ступает на ровную мостовую.
Опять появилось вертикальное направление, «верх» и «низ». Парение в пространстве прекратилось. Бернс судорожно хватался за ручные канаты, чтоб не кувырнуться. Корф взял его под руку.
— Это только ваш собственный вес давит на вас, и то не в полном объеме. Долгое пребывание в среде без тяжести обессилило вас, мистер Бернс.
Резкий скрип снаружи, мягкий толчок, и кабина остановилась. Все трое вышли и очутились в верхнем куполе «жилой башни». Вне себя от изумления и восторга смотрел Бернс через окошки в куполе на небосвод, где в далекой вышине, на конце пройденной только-что шланги, висел в пространстве огромный овал станции.
— Вся система находится сейчас в покое? — спросил он неуверенным тоном.
— Отнюдь нет! — улыбнулся Корф.
— Но ведь диск неподвижен. Сейчас он не вращается.
— Вы понимаете, ведь давление центробежной силы всегда направлено от центра наружу,
— Конечно.
А направление, обратное центробежному давлению, означает для нас «верх». Это тоже понятно?
— Понятно.
— Ну, так вот! Станция, рассматриваемая из жилой башни, всегда находится наверху. Посмотрите однако на звезды! Вы убедитесь тотчас же, что наша «жилая башня» вращается вокруг станции.
Люда двигались среди паутины шпуров
Действительна, рой светил позади диска двигался быстро и равномерно по черному небосводу. Море сверкающих точек и крошечных пятнышек. Знакомые созвездия расплывались в массе мельчайших, еле светящихся звездочек, незаметных с земли сквозь густую воздушную пелену.
Вдруг Бернс вздрогнул; широко открытыми глазами впился он в высь, в беспредельный простор. Из-за диска Астрополя взошел другой полудиск, светящийся серебристым светом, заслоняя собой огромный лоскут небосклона. Он величественно проплыл через зенит и скрылся, как и все остальные светила, за краем оконного переплета.
