Горисполком занимал солидный, с колоннами, трехэтажный дом, в котором, вероятно, когда-то была гимназия. Когда они шли по широкому коридору, Шубин заглянул в открытую дверь и увидел, что пространство за ней разгорожено фанерными стенками, которые не доставали до потолка. Из-за стенок стрекотали машинки и стоял гул голосов. По коридору слонялись посетители, некоторые стояли, прислонившись к стенкам, или сидели на подоконниках. Последняя дверь в коридоре была обита пластиком. Справа и слева от нее были черные застекленные таблички. Справа — «В.Г.СИЛАНТЬЕВ», слева — «В.Г.Мышечкина». Мышечкина была изображена куда более мелкими буквами.
В приемной, где по обе стороны высокого узкого окна стояли столы и за ними сидели две пожилые секретарши, Эля сдернула кепку.
— Привела, — сказала она.
— Пусть товарищ подождет, — сказала правая секретарша. — У Василия Григорьевича совещание.
— Вы сидите, — сказала Эля, — я пойду Николайчика встречу. Он всегда здесь плутает. Сколько раз был, а плутает.
Шубин уселся на мягкий стул, рядом с дверью в кабинет. Дверь была обита таким же пластиком, как и внешняя, и возле нее висела точно такая же табличка.
Секретарши на Шубина не смотрели. Из кабинета долетали обрывки фраз, разговор шел на повышенных тонах.
— У меня детей из города увозят, — басил начальственный голос. — Завтра они по Свердловску понесут.
— Ты же знаешь, Василий Григорьевич, — отвечал другой голос, тоже начальственный, но повыше. — Все это бабьи сплетни. Кирилл, подтверди.
— Опасность сильно преувеличена, Василий Григорьевич. Мы неперерывано проводим замеры. Зараженность не увеличивается.
Третий голос был совсем не начальственный. Тенор.
— Кирилл — специалист. Ему за это деньги платят.
— Кто платит? Кто платит? — рычал Василий Григорьевич. — Ты же знаешь, что они митинг назначили на завтра?
— А вот это надо пресекать, — сказал второй голос наставительно. — Ты же понимаешь, с какими это делается целями и кому это нужно?
Возникла пауза. Потом Василий Григорьевич сказал, тоном ниже.
— Хоть вонь бы убрали. У меня сейчас из Москвы один будет…
— Откуда?
— Из Москвы.
— Я имею в виду — кто его прислал?
— Нет, не думай. По линии «Знания». Международник.
— Ну и что? Знаем мы этих международников.
— Вот я и говорю: нанюхается наших амбре, вернется, и в ЦК!
— Точно международник?
— Ну что ты заладил! Точно. Позавчера по телевизору выступал.
— Когда мне телевизор смотреть? Ты Кириенку предупредил?
— Милиция без меня знает. Но я думаю… всегда лучше запретить, чем разгонять.
— Должны быть зачинщики. Надо обезглавить.
— А перестройка?
— Мы не шутить собрались.
— А я и не шучу. Мне еще тут работать. У тебя Москва есть — прикроет. А меня кто прикроет? Ты?
Была пауза. Потом невнятное бурчание отдалившихся от двери голосов. И снова, уже понятнее:
— Отправь их куда-нибудь. Это в наших общих интересах.
— Наши общие интересы — служение народу.
— Смотри, как заговорил. Место бережешь?
— А мне еще до пенсии далеко. У тебя в списке Синявская… знакомая фамилия.
— Из пединститута.
— Давно на пенсию пора. А то еврей, который на площади сидел, голодал? Помнишь, Кириенко его на пятнадцать суток?
— Борис Мелконян. Он в списке есть.
— Арменин?
— Может, и еврей.
Снова была пауза. Потом:
— Возьми свою цидулю. Не буду я связываться. Пускай митингуют.
— Ты свое место так не спасешь. Им только дай палец.
— Лучше бы об очистных побеспокоился. Вторую очередь пустил, а об очистных опять забыл.
— А что я могу? Я же пишу, звоню — а мне: давай план!
— Детей из города вывозят.
— Положение нормализуется. За ноябрь аварийных сбросов не было.
— Я могу утверждать, что принятые меры должны оказаться действенными, — произнес долго молчавший тенор.
— А у меня письмо доцента Бруни. Он меня предупреждает санитарной инспекции не верить, потому что вы в кармане у Гронского.
— Василий Григорьевич, ну кто этому Бруни верит?
В приемную быстро вошел Николайчик. В руке он мял мокрую шляпу.
— Вы здесь? Как хорошо! Меня задержали, — сказал он. — Вас еще не приняли?
Шубин не ответил. Ему жаль было, что Николайчик принес с собой шум, перекрывший голоса из кабинета.
— А что? Он занят? — Николайчик повесил шляпу на вешалку, что стояла в углу приемной. И принялся стаскивать пальто. — У него кто-то есть?
— Гронский у него, с санинспекцией, — сказала секретарша недовольно. И Шубин понял, что она тоже слушала разговор из-за двери и ей тоже жаль, что Николайчик помешал.
— Тогда мы подождем, — сказал Николайчик, усаживаясь рядом с Шубиным. — Там проблемы важные.
Он чуть склонился к Шубину и понизил голос:
— В городе напряженная экологическая обстановка. Лично Василий Григорьевич в контакте с общественностью принимает энергичные меры. Я полагаю, что товарищ Гронский докладывает ситуацию на химзаводе. Подождем, хорошо? У нас еще есть время.
Секретарша громко хмыкнула, и Шубин понял, что этим она как бы обращается именно к нему, знающему истинное положение вещей и способному оценить лживость Николайчика. А вторая вдруг сказала:
— Могли бы, Федор Семенович, и внизу раздеться. Как все люди. У вас пальто все мокрое.
— Разумеется! — Николайчик вскочил, метнулся к вешалке, хотел было снять пальто, но замер. — Нет, — сказал он твердо. — В любую минуту нас пригласят. Я в следующий раз.
Дверь кабинета отворилась, и один за другим оттуда вышли три человека. Все трое были респектабельны, все в хороших импортных костюмах, белых сорочках и при галстуках. Подобных чиновников Шубин мог представить перенесенными в московский кабинет и ничем не нарушающими столичные церемонии. Первым вышел красавец, стройный, седовласый и розовощекий. Шубин наблюдал, как они прощаются, не обращая на него внимания. Значит, это и есть санинспекция. Мягкий, с брылями, улыбчивый, будет директор химзавода Гронский, в налитой явным здоровьем, обладатель геометрически правильного пробора — Силантьев.
Силантьев, пожимая руку Гронскому, заканчивал фразу:
— У нас там воздух сказочный… тайга.
Тут он увидел поднявшегося Шубина и склонившегося вперед Николайчика. Он чуть приподнял брови и кинул взгляд на большие настенные часы, словно счел приход визитеров преждевременным. Обращение к часам убедило Силантьева, что визитеры не поспешили, а он забыл о них за важными беседами, и, не выпуская руки Гронского, он шагнул к Шубину, подтягивая Гронского за собой.
