- А дальше? - с нескрываемым интересом спросило Четырежды десять.
- Дальше ничего. Вернемся. Поручение будет тем самым исполнено.
- Выходит, мне следует считать себя эстетически и эмоционально негативным? - спросило Четырежды десять.
В ином, более подходящем для этого воплощении оно бы, безусловно, выказало что-то вроде досады, поскольку с точки зрения эстетики ни одно из обличий Четырежды десяти никогда не вызывало у него ни малейших сомнений. Понятно, не считая того случая, когда пришлось явиться в виде простого силового поля.
- Тут сложный вопрос, - уклонилось Четверть сотни от прямого ответа.
Легчайшими, почти не различимыми для невооруженного глаза движениями во внепространстве они перенеслись на внутренний двор Пражского града, забитый офицерами, солдатами и растерявшейся прислугой. После каждого пушечного залпа со страговских бастионов толпа на мгновение затихала, но тут же снова принималась гомонить, верезжать и горланить на всех языках Европы.
- Господи... - прошептал стоящий с алебардой фальцский солдат из королевской стражи, закрыл ладонями лицо и сполз по стене на пол.
Алебарда, стукнувшись, своим начищенным острием отколола кусочек от мозаичного паркета входной залы. По воздуху в нескольких вершках от пола скользили два немыслимых чудовища, напоминавших более всего огромных пауков из полупрозрачного стекла, отороченных бахромой непрерывно колыхавшихся мохнатых ног. В объемистых утробах страшилищ клубилась черно-фиолетовая дымка, а из пучка длинных и тоже полупрозрачных отростков по обеим сторонам тела, похожих на клубки червей, ежесекундно вырывался сине-фиолетовый бич. С пронзительным треском долетал он и до тех, потонувших в сумраке, дальних углов залы, куда свет восковых свечей уже не достигал.
Таково было первое впечатление непредвзятого наблюдателя от Четверти сотни и Четырежды десяти, притом что последнее по общепринятым у себя на планете канонам одарено было даже на редкость привлекательной наружностью. Их организмы с точки зрения приспособляемости были чрезвычайно рациональны - обитатели системы Альфа Дракона давно уже преодолели неизбежную силу притяжения, а потому и не нуждались в конечностях. Что же касается бахромы ног, то это был не более как совершенный рецептор колебаний электростатического поля, индуцируемого взмахами сине-фиолетовых бичей. Клубящаяся внутри тела дымка была, как можно догадаться, органом мышления - невыразимо сложным соединением паракристаллической материи, способным включать в цепь информации отдельные молекулы, а следовательно, и неохватный объем кратковременной и долговременной памяти.
Стражник еще разок украдкой глянул из-под руки - Четверть сотни теперь едва не касалось его своим телом - и снова потерял сознание. Черно-фиолетовые стеклянные пауки бесшумно скользили по всем коридорам и залам королевской части Пражского града, строго следя за тем, чтоб электрический заряд не ранил ни единого смешного углеродного двуножку. И без того уже взаимными стараниями дезинтегрировало их сегодня более чем достаточно.
Из выборных пражан смог устоять только глава еврейской общины Шаломон бен Решен - бледный, как стена, к которой он прислонился, остолбенело бормочущий кабалистические заклинания. В зале, возле палаты совета, валялись брошенные свитки долговых обязательств и хранимая пуще глаза печать пражского филиала дома Фуггера... Глазам короля и всех, кто собрался на только что начавшийся военный совет, тоже предстали Четверть сотни и Четырежды десять. Они проплывали мимо, сопровождаемые лишь потрескиванием мелких электрических разрядов. Но на спине у каждого было знамение: папский крест и череп со скрещенными костями, а лапы были, как у василисков, из-под них брызгал яд - и фальцский королевский герб с грохотом развалился надвое. Такой, правда, заранее рассчитанный, но бесспорный и безотказный эффект произвело появление Четверти сотни и Четырежды десяти. Хотя об этой, самой жуткой в своей жизни встрече никто в дальнейшем не обмолвился ни словом. Нельзя было и вообразить себе видение более зловещее, более ясно предрекавшее неминуемую гибель.
Наутро после битвы грустный кортеж - король с семьей, курфюрст Ангальтский, Турн и Гогенлоэ, высший начальствующий состав и ряд муниципальных чиновников - покинул Прагу. Кавалеристы Бетлена Габора отказались следовать к осажденному городу и обратились в бегство по примеру своих земляков. Остатки сословного войска, не глядя на угрозы и посулы Турна-младшего, вытребовав задержанное жалованье, принялись грабить пражан, которых должны были защищать.
Девятого ноября после полудня над Прагой сквозь тучи пробился огромный размытый диск солнца. Великолепную картину осветил он: генерал Биквой и герцог Максимилиан беспрепятственно въехали в покоренную и покорившуюся Прагу и направились к алтарю костела капуцинов на площадь Лорето - служить благодарственную мессу. Судьба чехов была решена.
Ждать всего этого Четверть сотни и Четырежды десять не стали. Продефилировав по Пражскому граду, сразу же снова преобразовались в два пульсирующих силовых поля и таким образом почти полностью скрылись из глаз землян. Но еще до того, как, разрушив пространственно-временной континуум, вибрация отбросила их на неизмеримо далекое расстояние к звезде Альфа Дракона, Четырежды десять заметило:
- А тонко провели мы эту операцию. Собственно, вообще ведь ничего и не произошло...
Четверть сотни обдумывало свою реплику не по-земному краткий промежуток времени:
- Ну, не скажите. Во всяком случае, на ближайшие триста местных оборотов развитие этого уголка планеты изменит свое направление - и довольно круто. А по оценкам здешних двуногих в том, что касается сферы эмоций и метаболизма, - отнюдь не к лучшему.
- И сколько же составят триста оборотов здешней планеты?
- Едва ли одну двухтысячную Большого оборота, - отвечало Четверть сотни. - Ничтожно мало, говорить не о чем. Но жизнь отдельного двуножки длится невероятно короткий срок. За триста местных оборотов смениться может до двенадцати поколений. Так что по их понятиям...
Четырежды десять уже наращивало амплитуду колебаний, транспортирующих во внепространство, и сказало только:
- Главное - интересы Галактики.
Четверть сотни нашло это замечание совершенно излишним. Понятно, в любых обстоятельствах главное - интересы Галактики. Это само собой разумеется.
Прагу накрыла ночь. У городских стен на ледяном ветру горели костры императорского воинства.
У одного из них зябко жался - скорее от нервного напряжения, чем от холода, - молоденький французский офицер. В рассеянии тер давно уже сухое пятно крови у себя на рукаве.
