Мое сознание, если можно так выразиться, было закодировано в положениях этих крошечных листиков, хотя точнее, оно было закодировано в постоянно сдвигающихся узорах воздуха, движущего листочки. Наблюдая за трепетанием чешуек золота, я видел, что воздух не просто наделяет, как мы всегда предполагали, движущей силой устройство, осуществляющее мыслительный процесс. Воздух фактически и есть самый настоящий носитель наших мыслей. Всё, что мы есть, это узоры воздушного потока. Воспоминания же были записаны, но не как канавки на фольге или даже позиции переключателей, а как устойчивые потоки аргона.
Как только я понял природу механизма-решетки, каскад интуитивных догадок водопадом хлынул в мое сознание. Первым и самым тривиальным стало понимание факта, почему золото, наиболее податливый и вязкий из металлов, был единственным материалом, примененным для изготовления мозга. Только тончайшие листочки из фольги могли двигаться достаточно быстро для такого устройства, и только тончайшие из нитей могли действовать как держатели для листочков. По сравнению с золотыми нитями медная стружка — например, снимаемая моим стилусом, когда я выгравировываю эти слова, и которую стряхиваю щеточкой, дойдя до конца страницы, — крупная и тяжёлая, как металлолом. Передо мной действительно был носитель, в котором операции стирания и записи могли выполняться быстро, значительно быстрее, чем в любом наборе из переключателей или шестеренок.
Далее мне стало ясно, почему установка полных легких в тело человека, погибшего от недостатка воздуха, не возвращала его к жизни. Эти листики внутри решетки балансировали между непрерывными потоками воздуха. Такая схема позволяла им легко и бесшумно двигаться туда-сюда, но это также означало, что как только поток воздуха иссякал, все терялось. Все листья повисали в произвольном положении, стирая узоры и сознание, которое они представляли. Возобновление подачи воздуха не могло воссоздать исчезнувший рисунок. Такова была цена быстродействия. Более устойчивые носители для сохранения узоров означали бы, что наше сознание работало бы гораздо медленнее.
Именно в этот момент я понял, в чем заключалась причина часовой аномалии. Я заметил, что скорость движения листочков зависит от напора воздуха. В достаточно сильной струе листочки двигались почти безынерционно. Если их движения замедлялись, это происходило из-за увеличения сил противодействия, что могло возникать только в случае, если упругие потоки воздуха, поддерживающие листочки, слабели, и воздух, струящийся сквозь решетку, дул с меньшей силой.
Это не башенные часы бежали вперед. Это наши мысли замедлились. Башенные часы приводятся в движение маятниками, темп которых никогда не меняется. Или потоком ртути по трубе, скорость которого всегда постоянна. А вот работа нашего мозга зависит от скорости движения воздуха, и если воздух струится медленнее, наши мысли замедляются тоже, изменяя восприятие хода времени.
Я испугался, что наши мысли будут замедляться и дальше; такая перспектива пришпорила меня, и я продолжил авто-препарирование. Тем не менее, я предположил, что блоки мышления — поскольку они приводятся в действие воздухом — являются абсолютно механическими по своей природе, а любому механизму свойственно постепенное накопление деформаций из-за усталости металла, что и могло послужить причиной замедления. Износ механизма — это ужасно, но, по крайней мере, оставалась надежда, что мы научимся устранять последствия износа и возвращать мозг к первоначальной скорости функционирования.
Но если наши мысли были лишь воздушными узорами, а не вращением зубчатых шестеренок, то проблема представлялась гораздо серьёзнее. Что могло заставить воздух, текущий через мозг каждого из нас, двигаться с меньшей скоростью? Очевидно, что не понижение давления в дозаторах на заправочных станциях. Давление воздуха в наших лёгких столь высоко, что его приходится понижать пошагово рядом регуляторов, прежде чем воздух достигнет мозга. Убывание в силе, которое я наблюдал, должно было исходить с противоположной стороны: давление окружающей атмосферы возрастало.
Почему это происходит? Как только вопрос возник, тут же стал очевиден единственно возможный ответ: наше небо не бесконечно в высоту. Где-то высоко, за пределами видимости, стены из хрома, окружающие мир, смыкаются в форме купола. Наша вселенная, скорее всего, представляет собой герметичную камеру, а не открытый колодец. Воздух постепенно накапливается внутри этой камеры, и когда-нибудь его давление сравняется с давлением внутри подземного резервуара.
Вот почему я упомянул в самом начале отчета, что не воздух является источником жизни. Воздух не может быть создан или уничтожен. Общее количество воздуха во вселенной есть величина постоянная, и если бы воздух был единственным ресурсом, необходимым для жизни, мы бы не умерли никогда. Но на самом деле источником жизни является разница в давлении воздуха, а именно поток воздуха оттуда, где его много, туда, где его мало. Активность нашего мозга, движение нашего тела, работа всех созданных нами машин обеспечивается движением воздуха. Сила, возникающая из разницы давлений, стремится уравнять их. Когда давление станет одинаковым повсюду во вселенной, всякое движение воздуха прекратится. Однажды нас окружит неподвижный воздух, и мы не сможем извлечь из него никакой пользы.
Ведь на самом деле мы не потребляем воздух. Объём воздуха, который я выбираю из ежедневной пары лёгких, равен тому объему, который просачивается через суставы моих конечностей и швы корпуса, то есть тому объему, который я добавляю в окружающую атмосферу. Вся моя активность — это превращение воздуха высокого давления в воздух низкого давления. Каждым движением тела я способствую выравниванию давления во вселенной. Каждой мыслью, мелькающей в голове, я приближаю наступление фатального равновесия.
Приди я к осознанию этого факта при других обстоятельствах, я бы вскочил со стула и выбежал на улицу, но в моем положении — тело обездвижено блокирующими кронштейнами, мозг развешан по лаборатории — это было невозможно. Я увидел, как смятение моих мыслей заставило листочки мозга трепетать быстрее, что в свою очередь усилило мою нервозность, которая усугублялась обездвиженностью тела. Паника, возникни она в такой момент, убила бы меня. Возможно случайно, возможно намеренно, но я нажал на рычажок управления, который отвернул взор перископа от работающей решетки, так что теперь я мог видеть только чистую поверхность рабочего стола. Освобожденный от необходимости смотреть на свой мозг и нагнетать мрачные предчувствия, я сумел успокоиться. Восстановив контроль над чувствами, я начал долгий процесс обратной сборки. В конце концов, я вернул свой мозг в исходное компактное состояние, прикрепил пластины к голове и высвободил себя из кронштейнов.
