— Но гремучие змеи, — возразил я глуповато и невпопад, — по ночам не выползают…
— Вот что я тебе скажу, сынок, — заявил он. — Про гремучих змей никто ничего наверняка не знает.
— Извините, я не представился, — сказал я, — Меня зовут Хортон Смит.
Мне, по правде говоря, надоело, что он обращается ко мне «незнакомец» или «сынок». Но женщина вдруг отпрянула от плиты, впрочем, не выпуская огромной вилки из рук, и обернулась.
— Смит! — воскликнула она радостно, — Но ведь наша фамилия тоже Смит! Мы случайно не родственники?
— Да нет, мать, — откликнулся мужчина, — Смитов на свете пруд пруди. Если чья-то фамилия Смит, то вовсе не обязательно, что он нам родня. Но, — добавил он, — сдается мне, что с однофамильцем не грех и выпить по маленькой.
Пошарив под столом, он вытащил объемистую банку. И достал с полки над головой пару стаканов.
— По виду ты вроде горожанин, — изрек он, — хотя доводилось слышать, что среди вас тоже есть не дураки выпить. Не скажу, что эту штуку можно назвать первосортным пойлом, но гнали ее из кукурузы без всяких примесей, и уж точно, что ты не отравишься. Только не глотай сразу помногу, а то дух перехватит. Зато после третье го-четвертого глотка можешь больше не трусить, потому как приспособишься. Кто бы что ни говорил, а в такую ночку нет ничего приятнее, чем присосаться к банке с самогоном. Я добыл эту у старого Джо Хопкинса. Джо гонит пойло у себя на острове, там на реке… — Он уже приподнял банку, намереваясь разлить содержимое по стаканам, как вдруг на лице его мелькнул испуг и он смерил меня проницательным взглядом: — Слышь, а ты часом не из налоговых инспекторов?
— Нет, — заверил я его, — не из налоговых.
Он вернулся к прерванному занятию и наполнил стаканы.
— С ними ничего наперед не знаешь. Подкрадутся исподтишка, и не раскусишь. В прежние времена их было видать за милю, а теперь наловчились. Могут переодеться и выдать себя за кого угодно, — Он подпихнул один стакан по столу в мою сторону, — Мистер Смит, мне жаль, что я не могу услужить тебе. По крайней мере, сейчас не могу. Не сегодня, когда вот-вот начнется гроза. А утром я с полным удовольствием запрягу и вытащу твою машину из беды.
— Но она торчит поперек дороги и мешает движению.
— Мистер, — подала голос женщина от плиты, — пусть это вас не тревожит. Эта дорога никуда не ведет. Перевалит за "холм, дойдет до заброшенного дома и исчезнет.
— Говорят, — вставил мужчина, — там в доме водятся привидения.
— Может, у вас есть телефон? Я бы мог позвонить…
— Нет у нас телефона, — отозвалась женщина.
— Никогда не мог понять, — заявил мужчина, — на что людям телефон. Все время брякает. Кто-то звонит просто от нечего делать. А человеку не остается ни одной спокойной минуты.
— Телефоны денег стоят, — заметила женщина.
— Я мог бы спуститься по дороге пешком, — не унимался я. — Там ниже есть еще одна ферма. Может, у них…
Хозяин ожесточенно затряс головой:
— Давай бери стакан и отхлебни чуток. И не думай пройтись по этой дороге пешком, если дорожишь жизнью. Не в моих привычках говорить о соседях дурно, но никому не дозволено держать свору таких свирепых псов. Конечно, они стерегут дом и отгоняют лисиц, но жизнь человека не стоит ни гроша, если он напорется на них в темноте…
Я поднял стакан и пригубил спиртное. Оно было дрянь дрянью, но внутри будто зажегся маленький костерок.
— Никуда вам неохота идти, — заметила хозяйка в мой адрес. — Дождь начинается…
Я отхлебнул еще глоток, и вкус самогона определенно улучшился. Он был вдвое слаще, чем в первый раз, и костер разгорелся сильнее.
— Устраивайтесь поудобнее, мистер Смит, — сказала хозяйка. — Я собираюсь подавать на стол. Отец, дай-ка ему тарелку и чашку.
— Но я же…
— Ерунда, — перебил хозяин, — ты ведь не откажешься с нами поужинать, не правда ли? Старуха сготовила похлебку из свиной грудинки с зеленью, и на пробу похлебка была хороша. Никто на свете не варит такую похлебку лучше. Я тут сидел и пускал слюнки, поджидая, покуда она поспеет… — Он взглянул на меня пристально и задумчиво. — Держу пари, тебе вовек не доводилось пробовать настоящей свиной грудинки. Это не городская еда.
— Ошибаетесь, — ответил я. — Доводилось, только много лет назад.
Скажу по совести, я был голоден, и свиная грудинка представлялась мне чудом из чудес.
— Давай, — сказал хозяин, — приканчивай свой стакан. Тебя проберет до пяток.
Я прикончил самогон, а он полез на полку, достал оттуда тарелку и чашку, а из ящика — вилку, ножик и ложку и освободил мне место за столом. Женщина подала еду, водрузив кастрюлю в центре стола.
— Ну вот, мистер, — сказала она, — пододвиньте стул поближе к тарелке. А ты, отец, вынь-ка трубку изо рта. — И пояснила для меня: — Довольно и того, что он никогда не снимает шляпу, даже спит в ней, но не перевариваю, когда он сидит за столом и норовит засунуть вилку в рот, не разжимая зубов, чтоб не выпустить трубку. — Она опустилась на свое место и вновь обратилась ко мне: — Действуйте, лезьте в кастрюлю и накладывайте сколько хотите. Это не ресторан, но у нас чисто и еды вдосталь, и надеюсь, вам придется по вкусу…
Еда оказалась очень вкусной и сытной, и ее действительно было вдосталь — словно, подумалось мне, они заранее предвидели, что к ужину пожалует кто-то третий.
В разгар ужина начался дождь. Он перешел в ливень, плотные полосы хлестали по шаткому домику с таким шумом, что приходилось повышать голос, чтобы расслышать друг друга.
— Ничего нет лучше свиной грудинки, — заявил хозяин, как только скорость, с какой он поглощал еду, начала снижаться, — ну, может, кроме опоссума. Возьмешь опоссума, сготовишь его с молодой картошкой — и уж поверь, лезет в глотку ну как по маслу. Мы, бывало, частенько его готовили, да вот уж не упомню, когда в последний раз. Чтоб добыть опоссума, нужен пес, а как наш Пастор состарился и издох, у меня не хватило духу завести другую собаку. Честно, я любил эту псину и хотел было заменить его, да не смог.
Хозяйка смахнула слезу.
— Он был самый лучший пес из всех, какие у нас жили, — сказала она, — Прямо член семьи. Спал под плитой, там иной раз такая жара, что у него шкура чуть не дымилась, а ему хоть бы хны. Наверно, ему нравилось, когда жарко. Может, кому подумается, что Пастор — странная кличка для собаки, но он же был в точности как пастор. И вел себя как пастор, всегда серьезный, а то вроде печальный, но с достоинством…
— Ну это пока не учует опоссума, — вставил хозяин, — А как учует, просто сходит с ума от ярости.
— Не подумайте, что мы какие-нибудь безбожники, — добавила женщина, — Но вот не было для него другой клички, хоть плачь. Он выглядел как пастор, вот и все.
