– Хитафия счет своим долгом прибыть на танцы за час до начала. Пуще того, чешуйчатую шею осирианца украшал черный галстук-бабочка. Джон Фицджеральд, конечно же, пришел с Алисой Холм. Герберта Ленгиела это задело, он не знал, куда себя деть, и старался под маской усталости скрыть досаду от того, что Алиса пришла не с ним.
Когда с подносом, уставленным напитками, проследовал Хитафия, некоторые девушки, никогда прежде осирианца не видевшие, завизжали. Алисе тоже хотелось вскрикнуть, но она взяла себя в руки и сказала:
– Ты танцуешь, Хитафия?
– Увы, мисс Холм, не имею возмошность.
– О, держу пари, что ты должен танцевать божественно!
– Не есть так. Дома, на Осирисе, я исполнял танцы ухаживания лутше всех. Бросайте взгляд на мой хвост! Боюсь, што для меня будет надо весь пол. Вы не представлять, как тяжело иметь хвост в мире, где у все нормальные существа хвост нет. Каждый раз, когда я проходить тшерез вращательная дверь…
– Пойдем потанцуем, Алиса, – вмешался Фицджеральд. А ты, чудище, займись своим делом как официант.
– Ну что ты, Джон! – взмолилась Алиса. – Похоже, ты ревнуешь меня к бедняге Хитафии. А я нахожу его очаровательным.
– Я ревную к скользкой рептилии?! Ха-ха! – усмехнулся Фицджеральд, и они закрутились в танце, напоминающем зулусские пляски.
На следующем собрании по приему новых членов братства стоял невообразимый вой – каждый из кандидатов принес с собой по три кошки, прошествовав с ними по дорожкам университетского городка мимо домов и окон своих друзей.
Браун спросил:
– А где же Хитафия? Чудище обычно не опаздывает.
В этот момент в дверь позвонили. Один из новичком открыл ее и тут же отпрянул, а потом скакнул назад, как испуганный олененок, только не с такой грациозностью, а из горла его выбулькнулось что-то вроде лягушачьего кваканья.
В дверном проеме нарисовался Хитафия, с взрослой львицей на поводке. Кошки сыпанули в разные стороны и полезли на занавески, стеллажи и прочие возвышенности. Братьям-йотянам тоже нестерпимо захотелось спрятаться куда подальше, и они остались сидеть на своих местах лишь потому, что не хотели ударить лицом в грязь перед новичками.
– Добрый ветшер! – поздоровался Хитафия. – Это – Тутси. Я взял ее напрокат. Подумал, што если приведу одна достатошно большая кошка, это будет если принес трех, как мне приказали. Вам она нравится, я надеяться?
– Ну и характер! – воскликнул Фицджеральд. – Не просто чудище, а с норовом.
– Теперь меня наказывать лопатками? – В голосе Хитафии звучала надежда.
– Тебя ими бить – что динозавра хлестать одуванчиками. – И Фицджеральд решил недополученные осирианцем удары переадресовать другие кандидатам.
Когда все связанное с приемом новых членов на этот раз было закончено, братья-йотяне устроили небольшое совещание. Бродерик сказал:
– Надо будет им на следующий раз придумать задание позаковыристее. В первую очередь Хитафии. Велим ему, например, принести… э-э… как насчет вставных зубов того парня – он не то императором был на Осирисе, не то еще кем? Из музея то есть?
Хитафия спросил:
– Вы говорить о зубы великого Главного инспектора – Фиссесаки?
– Да, инспектора Рыбы – ну, вы произносите это по-своему, но я имел в виду именно его.
– Это будет отшень большая тшесть. Пока мы не идти, могу я просить мистера Фиттшеральта говорить со мной об один момент?
Джон нахмурился и сказал:
– О'кей, монстр, только поживее. А то у меня свидание.
Они вышли, а остальные братья-йотяне услышали, как Хитафия что-то просвистел Джону в коридоре.
Затем осирианец выглянул из-за двери и сказал:
– Мистер Ленгиел, могу я и с вами поговорить? – И они тоже о чем-то пошептались-посвистелись в коридоре.
Остальные члены братства этого диалога не слышали, потому что их глазам предстало нечто несравненно более интересное. Джон Фицджеральд, в костюме с иголочки, вознамерился их покинуть, а заскучавшая львица в этот момент решила с ним немного поиграть: кто кого поборет? И чем сильнее он пытался вырваться – тем сильнее она на него наседала. Наконец он сдался и лег на спину, а Тутси села рядом и начала усердно лизать ему лицо языком, напоминающим крупный наждак. Терпение Фицджеральда было на исходе, когда вошел Хитафия и оттащил свою «киску» прочь.
– Мне отшен жаль, – промолвил осирианец. – Она такая игривая.
Вечером накануне следующей встречи братства йотян через кусты у местного музея двигались какие-то тени. Дверь открылась, и из нее выскользнула другая тень – судя по контурам, это был высокий широкоплечий мужчина. Он осмотрелся, потом глянул в темноту, из которой только что вышел. Сделав несколько осторожных шагов вниз по ступенькам, человек прошептал:
– Сюда!
Из кустов вышла другая тень – не человека, а чего-то мезозойского. Тень человека бросила тени рептилии какой-то пакет, а в этот момент из дверей вышел сторож и крикнул:
– Эй, вы там!
Тень-человек пустилась наутек, а тень-рептилия нырнула в кусты. Сторож еще раз крикнул, дунул в полицейский свисток и бросился за человеком, но скоро остановился, тяжело дыша. Преследуемый скрылся из виду.
– Будьте вы прокляты! – выругался сторож. – От полицейских все равно далеко не уйдете. Кто же у нас был сегодня после обеда, перед закрытием? Одна пигалица, похожая на итальянку, этот рыжий препод и один амбал, навроде футболера…
Фрэнк Ходиак увидел, что его сосед по комнате собирает свои нехитрые пожитки, и спросил:
– Куда это ты?
Я хотеть уезжать на рождественские каникулы, – ответил Хитафия. – Мен отпускать на несколько дней. – Он со щелчком закрыл свой чемоданчик. – До свидания, Фрэнк. Мне было приятен знакомиться с тобой.
– «До свидания»? Ты уезжаешь прямо сейчас?
– Да.
Судя по твоему голосу, ты и возвращаться сюда не то будешь не то нет.
– Возмошно всякое. Когда-то. Сахаси-штаси , как говорят на Осирисе.
– А что это за забавный пакет ты держишь?.. – Но не успел Ходиак закончить фразу, как Хитафии и след простыл.
На следующем собрании братства Хитафия, до того самый старательный из кандидатов, отсутствовал. Йотяне позвонили в общежитие, и Фрэнк Ходиак сказал, что осирианец уехал несколькими часами ранее.
Всех удивило также перебинтованное запястье Джона Фицджеральда. На вопросы братьев-йотян он ответил:
– Будь я проклят, если сам что-то знаю. Помню только, в какой-то момент обнаружил, что сижу у себя в комнате, а рука у меня порезана.
Собрание шло своим чередом, и удары лопатками наносились без передышки, как вдруг в дверь позвонили. Вошли два полицейских: свой, из университетского городка, и муниципальный, который тут же спросил:
