Сомнения особенно сильно терзали Бравина сейчас. У него была возможность узнать правду. Стив каждый день боролся с искушением спросить у своего необыкновенного пациента про жену. Но не спрашивал - боялся правды. И не один только страх ред горькой истиной удерживал его. Жалким ничтожеством, вызывающим чувство омерзения, гадливости, представлялся он самому себе в минуту, когда его одолевал соблазн спросить мальчика о жене и любовнике. Это казалось так же подло, как если ему захотелось подсмотреть в чью-то замочную скважину.
На свидание к мальчику Стив шел с мучительной болью в душе. Он не мог смотреть ему в глаза, страшные глаза. В них навеки застыли печаль и мука, и горькая ирония - ирония малолетнего циника, рано узнавшего скрытую подлость близких ему людей. Детское сердце еще не научилось прощать. Это был cтарец с легко уязвимой душой ребенка. И странно бы слышать от него такие, совсем детские слова:
- Дядя профессор, вылечите меня. Мне тяжело, дядя. Я не хочу так много знать.
- Скоро, скоро, мой малыш, мы поможем тебе, утешал мальчика Стив. Сердце профессора замирая от непривычной боли: Пати Стен был первым пациентом, которого Бравин полюбил просто по-человечески.
Операция прошла успешно. Пати медленно выздоравливал. Первое время Бравин ежедневно навещал его. На второй день после операции больной пришол в сознание. Профессор почти не узнал его: так привык он к пронизывающему, старчески печальному взгляду, что глаза ребенка, испытывающего одну только физическую боль, показались Стиву почти радостными. Это был обычный простодушный детский взгляд. Он молил только об одном: чтобы умные добрые дяди и тети в белых халатах облегчили его страдания, помогли ему. Острое жало привязанности кольнуло сердце профессора. Он отвел глаза, чтобы скрыть слезы. В клинике еще никто не видел его слез.
Здоровье мальчика быстро улучшалось. У него появились обычные детские желания: он любил сладости и фрукты, любил, когда ему читали вслух детские книжки. Хотел видеть папу и маму. А к дяде профессору - так он называл Стива - питал особую привязанность. Он начисто забыл все, что узнал, пользуясь своим шестым чувством. Словом, Пати стал обыкновенным, ничем не примечательным мальчиком, который перенес тяжелую болезнь и выздоравливал.
И Стив перестал навещать больного. Сестра Анна Полон, добродетельная старая дева, рискуя навлечь да себя немилость Бравина, ежедневно передавала емy просьбу мальчика видеть дядю профессора.
- Теперь это уже ни к чему, - холодно заявлял Бравин.
Древовидная сестра вызывающе сердито пожала плечами. Ее поражала черствость профессора.
Но дело было не в черствости. Стив боялся видеть маленького Пати, встреча с мальчиком могла поколебать его решимость.
Бугристый участок, удаленный из щитовидной железы больного, Стив растворял в сложной комбинации из открытых им ранее стимуляторов нервной деятельности - для краткости и из законного тщеславия он называл этот препарат "жидкостью Бравина", - полученную смесь вводил в кровь крысам, обезьянам и собакам. Через семь-десять дней у подопытных животных появлялась способность чувствовать силовое поле. По его указанию Глоб Диман делал операции, и у всех животных обнаруживался новый центр в форме небольшого вздутия, точно такой же, какой был удален у Пати Стена.
Перед Бравином открылись невиданные перепективы. Сделав себе прививку, он- возвысится над людьми: умение читать чужие мысли поставит его наравне с богом. Но решиться на этот шаг он не мог, он понимал, что тяжесть новых знаний должна будет поместиться в том же слабом его теле, подчиненной обычным человеческим страстям. Вынесет ли он это?
Ампулу со смесью он держал в сейфе. Мысленно он назначил срок прививки - день, когда будет выписан из клиники Пати Стен. Стив ждал этого дня и боялся его. На всех своих знакомых и служащих в клинике он стал смотреть другими глазами. Что-то он узнает о них! Даже преданная ему сестра Анна Полон, которая всегда пользовалась его особым доверием, стала внушать ему подозрения.
Он вспомнил случай пятилетней давности. Тогда он читал лекции в медицинском колледже. Одна из студенток особенно внимательно слушала его. Ему было лестно видеть, как загорались ее глаза, когда он произносил удачные и новые мысли. Собственно, ради нее он и старался. Он чувствовал: она почти влюблена в него. Это была очень симпатичная девушка. А умственные ее способности едва ли не равнялись красоте. И эта необыкновенная девушка влюблена в него.
Однако заблуждения его вскоре рассеялись. Однажды в зеркале он увидел, как она передразнивает его напыщенную походку. При этом она сгибала ноги в коленях, чтобы показать, какой у него ничтожный рост. Бравин вспыхнул. Студентка встретилась с ним глазами, испугалась и убежала.
Он отомстил ей по-своему. Завалить любого студента на экзаменах ничего не стоило. Он заставил ее прийти вторично. Она понимала: это месть, но вступить с ним в борьбу не смела. Он принял ее в кабинете одну. Она сидела покорная и напуганная, но такая же красивая, как и прежде. Ему было больно смотреть на ее красоту. Она приготовилась к самым каверзным вопросам и внутренне дрожала перед ним. Но ее страх не давал ему удовлетворения. Он предпочел бы, чтобы она восхищалась им. Он предложил ей вопросы. Пока она готовилась, наблюдал за нею. Лицо ее выдавало мучительные переживания. Наконец она решилась, подошла к столу. Но он не стал спрашивать, сказал, что ставит ей самый высший балл.
Она удивленно смотрела на него.
- Можете идти,- сказал он.
Изумленная, она направилась к двери. Она все еще не пришла в себя. Счастливый исход, видимо, не очень обрадовал ее он слишком легко достался. Она поняла: злобный профессор только забавлялся ею. У самой двери она остановилась и оглянулась. В глазах вспыхнул дерзкий вызов.
- Карлик, карлик!- по-детски обиженно выкрикнула она.
Что если и эта добродетельная ханжа Анна Полон в душе презирает его, смеется над ним.
Где бы Бравин ни слышал за своей спиной смех, он всегда принимал его на свой счет, но никогда не оглядывался. Напротив, походка его становилась еще более важной,
Теперь в его руках будет оружие, которым он смо жет сразить кого угодно. Он заставит бояться себя. Его мозг - это не мозг ребенка. Тяготы новых знани не придавят его натуру, а сделают ее крепче, неуязвимей. И все же сомнения не давали ему покоя...
Наступил решающий день. За мальчиком явились родители. Он уже совсем выздоровел. В клинике все привязались к нему и расставались с сожалением. Один Стив не навещал больше своего пациента.
Стены приехали на той же машине. В этот раз он оставили ее далеко от входа. Бравин стоял у окна. Левый рукав у него был засучен выше локтя. Ампула лежала на столе, шприц кипятился в стерилизатор. Все готово. Оставалось сделать только укол, легкий и совсем не болезненный. Но Стив медлил. Он отказался принять Стенов. Даже мальчика не пустил свой кабинет. Анна Полон с немым укором посмотрела на него, но промолчала. Должно быть, ее смутил странный блеск в глазах профессора.
