К пяти часам нам уже не хотелось идти ни на какую гимнастику. Альфред отнял у нас все силы. Таких занятий я еще не видел. Штурман вылил на нас такой водопад информации, что мы едва успевали следить за ходом его мыслей.
Тэдди пытался задавать вопросы, но Альфред заставил его сесть и продолжал свой монолог. Создавалось впечатление, что его не интересует, усвоили мы новые знания или нет, он шел вперед и не оглядывался.
Лично я был ошеломлен всем происходившим на корабле. Иногда мелькала мысль, что наши начальнички просто не успели реабилитироваться после очередного полета. Командир играет роль властелина вселенной, а штурман – роль компьютера, переполненного накопившейся информацией за время полета. Нереальность происходящего становилась все более явной.
Так или иначе, время близилось к пяти часам и я начал про себя гадать, что же за гимнастику предложат нам в этом ковчеге? Наверняка, что-то уж слишком специфическое, отработанное в полете и принятое за единственно верное. Я представлял себе дикие позы, в которых переплетались все конечности и не удержался от улыбки. Альфред уставился на меня, я явно сбил его с мысли.
Чтобы избежать объяснений, я постучал по циферблату, мол, время подходит к концу, не нарушай распорядок и веди нас туда, где мы должны быть. В глазах Альфреда что-то сверкнуло, но он сдержался. Каково же было мое удивление, когда он привел нас в обычный гимнастический зал, и мы занимались обычными упражнениями, которые знали еще в школе. Я даже немного разочаровался. Ничего особенного.
Понемногу разогревшись, я увлекся и показал несколько упражнений, за которые был награжден аплодисментами. Так час и прошел. Когда Альфред подал команду на выход, послышались возгласы недовольства.
То, что происходило с нами в следующие полчаса, походило на детские игры. Каждому из нас предлагалось пройти несложные тесты, начиная с теста на внимательность, кончая тестом на реакцию. Я поймал себя на мысли, что такая несложная работа меня действительно успокоила. Я как ребенок двигал кубиками, искал нужные цифры и отзывался на определенные звуки. Просто и эффективно. А самое главное, я чувствовал себя увереннее – еще бы, все тесты я прошел!
Короче говоря, на ужин я шел в прекрасном настроении, еще немного, и я начал бы насвистывать что-нибудь веселенькое. А в столовой еще один сюрприз – за соседним столом уже сидела в полном составе проштрафившаяся команда, все, включая командира с его миллиардом веснушек. Вопросы отпали сами собой, и ужин показался особенно вкусным. Тем более, что нам предстояло немного и отдохнуть.
Управились с ужином мы быстро. Мы, я имею в виду пополнение, а «старики», как мысленно я называл основной экипаж, на удивление медленно, можно сказать, с толком и расстановкой, поглощали свои порции. По ним можно было сверять часы. Наверное, что-то было в этом рациональное, хотя пока я этого не чувствовал. Поднялись мы всей командой, пошли в свой отсек, сгорая от любопытства. Альфред шел впереди, напевая какую-то старинную мелодию, остановился у двери нашей с ним комнаты и жестом пригласил всех войт– Генри, будь добр, создай нам уютную обстановку, – тоном постоянного клиента в шикарной гостинице попросил он.
Меня начинало коробить его поведение. Я уже не знал, как к нему относиться, да, наверное, не только к нему. С одной стороны доброжелательность до предела, с другой – невысказанное требование полной подчиненности. Я так не привык, и, думаю, остальные из вновь прибывших – тоже. Я представляю это дело так – если ты начальник и требуешь полного подчинения, то ты должен выглядеть соответственно, то есть иметь строгий вид и держать подчиненных на определенном расстоянии. А так, как держал себя Альфред и ему присные, вызывало, по крайней мере, недоумение.
Я набрал программу. В центре комнаты появились четыре кресла навстречу друг другу. Мы расселись и уставились на своего начальника. Он рассмеялся.
– Вы так на меня смотрите, как будто я в чем-то провинился и теперь должен объяснить свое поведение, – его слова почти соответствовали действительности и Альфред знал это. – Так вот, извиняться перед вами я не буду, а расскажу одну историю из нашей жизни. Эта жизнь, так уж получилось, соприкоснулась с вашей только совсем недавно. Сначала заочно, когда нам предложили довольно внушительное количество кандидатов, и мы долго мучились, прежде чем отобрали нужных людей. Да будет вам известно, что мне сейчас по вашим меркам, я имею в виду по земному календарю, уже сто тридцать лет. Немало, правда? А по нашему времени мне скоро должно стукнуть двадцать семь, то есть, я на несколько лет старше вас. Одновременно и старик и молодой – интересно, правда?
После этих слов я начал понимать, пока еще смутно, смысл его поведения. Альфред сам еще не освоился со своим положением. То есть, не воспринимал всерьез эти временные парадоксы. Вся действительность напоминала собой игру, где, с одной стороны, правила устанавливали играющие, с другой, они могли изменяться по ходу игры независимо от игроков. Да и как можно серьезно относиться к сидящим рядом с тобой пра-правнукам? И как им объяснить, что и они сами, если повезет, окажутся в такой же ситуации? Остается только ждать, когда они сами дойдут до этого, раньше или позже, это не имело значения, времени будет достаточно. И тогда я немного успокоился. Игра, так игра! Выигрывать я не собирался, а попробовать можно. Так даже интереснее.
– … с одной стороны, летный стаж у меня сто семь лет, с другой – только семь. Что одна цифра ни о чем не говорит, что другая, – начали доходить до моего сознания слова штурмана. За семь лет мы повидали такое, что, казалось бы, хватило бы на всю жизнь. И, как вы видите, наложило отпечаток на наше поведение. Каждый человек по-разному воспринимает происходящее, но, если это происходит в сплоченном коллективе, то почти одинаково. Особенно, если исход благополучный. Вот так получилось и у нас. Всего «прадедушек» на корабле семнадцать, а когда мы улетали в первый раз, было двадцать шесть. Арифметика, если она применима в данном случае, простая – минус девять. Только ушедшие оставили разный след в наших сердцах. Одного просто очень жалко, неплохой был парень, другого, извините за циничность, жалко не как человека, а как хорошего специалиста, без которого как без рук. Уход третьего – это трагедия, которую мы будем переживать до конца наших дней. Тэдди, я понимаю, что ты хочешь сказать. Может быть, по земным меркам ты и прав, но в космосе свои законы, чем-то напоминающие первобытные. Здесь нет личности как таковой, вернее, нет возможности противопоставления личности обществу, этого основного антагонизма, движущего мировой прогресс. Нам всем, находясь на корабле, не нужно тратить энергию на такие опасные вещи, нам просто нужно научиться выживать в этих условиях, я уже не говорю, что еще и выполнить свою миссию.
