IV
Но в этот вечер мы с Егорычем были, по-видимому, сообщающимися сосудами. Во всяком случае, для эмоций. Потому что спокойствие, снизошедшее, наконец, на меня, без сомнения, досталось мне от моего собеседника. А взамен он получил мою нервозность, которая возрастала в нем с минуты на минуту.
Поддерживая со мной нейтральный программистский треп (о том, что-де для верности надо бы затирать нули перед записью или о разных таинственных остановах, о "грязи", которую печатает иногда широкая печать, и тому подобной мистике), Егорыч все чаще посматривал на часы, а от часов его озабоченный взгляд прыгал в начинающую сгущаться темь за террасой. Он словно бы кого-то ждал. Но никто не шел.
Наконец, когда он привстал, сдвинул посуду и хотел уже уносить ее в дом, по дороге, ведущей к морю, послышались чьи-то шаги. Я обернулся и увидел, что снизу, из города, довольно быстрым шагом идет девушка. Она шла быстро и неровно, словно бы шатаясь, а когда она поравнялась с нашей террасой, я разглядел, что лицо у нее очень расстроенное. Похоже было, что она совсем недавно плакала. Девушка, проходя мимо, бросила в нашу сторону быстрый взгляд и чуть замедлила шаг, но затем отвернулась и снова полетела к гряде акаций, за которой был обрыв к морю.
Я посмотрел на Егорыча: уж не ее ли он ждал? Но нестандартный Егорыч,хоть и оценивал с видимым напряжением всю ситуацию, вмешиваться в нее, вероятно, не собирался,
- Александр Егорович, - не вытерпел я, - что это с девчонкой? Расстроенная какая-то... И чего она на берег побежала?
Егорыч окончательно поднялся и, казалось, не слыша моих слов, направился к внутренней двери. Открыв ее, он, стоя в дверном проеме, обернулся ко мне и сказал:
- Я сейчас. Вот... стаканы отнесу. Посиди подожди здесь. Я сейчас приду. Поговорим еще.
Потом прошел в комнату и ногой закрыл за собой дверь.
Я остался на террасе один. Но одиночество мое продолжалось минут десять. Сверху, из-за кустов, появилось какое-то белое пятно (темнело быстро, и на пятьдесят-сто метров разглядеть что-либо было трудно). Пятно увеличивалось, послышались шаги, и я увидел, что пятно превратилось в ту же девушку, что недавно прошла мимо нас к морю, и что она направляется прямо ко мне...
Когда через пять минут Егорыч снова вышел на террасу, девушка (которую, оказалось, звали Леной) уже сидела по моему приглашению в одном из плетеных кресел и рассказывала свою историю. А вернее, уже закончила рассказывать. Благо история была несложна. Как говорится, четверо в "Москвиче", не считая бензина. Путешествуют по асфальтовым волнам приморских шоссе. Один (вернее, одна) поссорился с тремя и решил доказать, что не нуждается в их обществе. Этим одним и была сидящая напротив меня немного напуганная симпатичная москвичка Лена. А напугалась она моря. Крупно поговорив со своей компанией, Лена объявила им о разрыве всех дипломатических отношений и покинула территорию враждебной партии. Надо было где-то ночевать, и с горячки она решила устроиться прямо на берегу моря, что казалось ей романтично и мило. Однако, кое-как пристроившись на совершенно неприспособленных к этому береговых камнях, Леночка (про себя я уже называл ее так) быстро поняла, что спать бок о бок с такой беспокойной громадой, как море, - занятие не для нее.
- Проходя мимо вашего крайнего дома, - говорила Лена (и была при этом совершенно права, так как дом, где обитал Егорыч, действительно стоял уже совершенно на отшибе), - я увидела, что вы не спите, и... с вами сидел еще второй мужчина, эффектный такой, с сединой... Он ученый, да?
Словом, она решила попроситься на ночлег. Мысленно чертыхаясь, что заметили опять-таки Егорыча, а не меня, я вкратце, кивая на Лену, изложил ее историю Егорычу. Егорыч с учтивостью заметил, что, не считая мансарды на втором этаже, в доме как раз три комнаты, и любая из них вполне сносно оборудована, если и не для жилья, то уж для ночлега. Вопрос, таким образом, был решен. Егорыч тут же увел Лену в дом, с тем чтобы она что-нибудь перекусила на сон грядущий.
Я остался на террасе и некоторое время не уходил в дом с тайной надеждой, что Леночка не сразу пойдет спать, а выйдет перед этим ко мне. Вдыхать теплое, сонное дуновение, долетающее с моря, слушать темную южную ночь, темнота которой вовсе не реагировала на острые уколы энергичных звезд, и шепотом, чтобы не услышал Егорыч, беседовать с Леночкой - согласитесь, программа у меня была что надо.
Но, как известно, осуществление даже самых лучших программ часто зависит вовсе не от тех, кто их разработал. Безуспешно прождав полчаса, я не выдержал и толкнулся в дом.
Хотя в моем времяпрепровождении не хватало всего лишь одного компонента, Леночки, я понял, что без этого одного компонента все остальные рассыпаются на части, а отнюдь не образуют системы. Итак, я вошел в дом, но, увы, в прихожей, которая в этом доме была и чем-то вроде кухни, увидел одного Егорыча, который, подвязав передник, спокойно полоскал чашки под рукомойником. Я говорю "увы", потому что мне сразу стало ясно, что Леночка не посчитала беседу со мной слишком уж неотразимым впечатлением и в настоящее время, без сомнения, покоится в объятиях Морфея.
Егорыч взглянул на меня сосредоточенным взглядом человека, делающего простую работу, и без дальних слов отворил одну из боковых дверей и повернул выключатель (над ней).
Я вошел в комнату, закрыл за собой дверь и сел на кровать, убранную простым одеялом. У противоположной стены стояла брезентовая раскладушка, но совершенно пустая, без спальных принадлежностей. Оставалось спать. "Ну что ж, тоже неплохо", - вспомнил я реплику из скабрезного анекдота и принялся расшнуровывать ботинки.
Когда я проснулся, то прежде всего увидел Егорыча, стоящего посередине комнаты, между моей кроватью и раскладушкой. Раскладушка отнюдь не была свободна от постельных принадлежностей, как вчера вечером, когда я в первый раз вошел в эту комнату. Более того, на этих принадлежностях, а точнее говоря, на подушке без наволочки и незастланном матраце спал не раздевшись некий юный субъект. На этого-то субъекта Егорыч и взирал с известной долей недоумения. Впрочем, весьма легкого недоумения. Егорыч все-таки человек спокойный. Разумеется, я все сразу же вспомнил, а вспомнив, рассказал Егорычу. Рассказ мой был еще короче, чем вчерашнее повествование Лены, и заключался в следующем: проснувшись ночью, я встал и вышел из дому. Вышел я отчасти просто так, просвежиться, отчасти же не оставляя невероятную мысль, что и Лена почувствует наконец всю невозможность сна в духоте комнаты. Перед домом действительно прогуливался человек, но это была не Лена, а совсем наоборот. То есть это был юный субъект, судя по рюкзаку, - из племени туристов, с усталым, но довольно бодрым лицом.
