— Эйрик, это…точно?
— Ну да. Я когда тебя увидел, сразу подумал: кого-то он мне напоминает. Где-то я его видел. А потом, когда ты меня повалил, я вдруг понял — кого…
— Тогда… — (тогда это очень здорово, вот что хотел Айрик сказать, но не смог. Не смог, и все тут. Людям очень трудно говорить о своей любви, особенно тем, кто к любви не очень-то привык. Но это не оттого, что они плохие, — просто они очень боятся ее потерять.)
Айрик неловко молчал. Ему вдруг стало тяжело и грустно, и мир, который отступил от двух играющих детей, вернулся, как только прервалась игра. Мир вернулся, и он был полон опасного и подозрительного. Там, за ветвями, красное солнце коснулось горизонта. Айрик встал и подобрал свой меч.
— Слушай, Эйрик…А что ты, вообще-то, здесь делаешь? Как ты тут оказался?
— Приплыл. На лодке.
— Ясно, что не прилетел. А зачем? Здесь же… опасно.
(Хотя тому, кто смотрится в зеркало, даже это может быть неизвестно, мелькнула быстрая, обидная мысль. Ясно, что Эйрик не из простых людей. Наверное, он из ноблей. Рыбачьи сыновья так не сражаются… и у них нет таких мечей. Глупый нобельский сынок, не знающий ничего о Маленьких Островах!)
— Да я знаю, что опасно, — Эйрик отвечал так же спокойно и радостно, хотя тени и удлиннялись с каждым мигом. Он бережно и неторопливо вытер меч полой одежды и убрал его в ножны, куда светлый клинок вошел с легким шелестом. Интересно, есть ли в мире хоть что-нибудь, способное этого парня огорчить или напугать?
— Я знаю, что опасно. Просто я поспорил, что… проведу ночь на одном из Внешних Островов.
— Поспорил?! С кем?!!
— С отцом. То есть, мы… не совсем поспорили, просто он сказал мне, что мне на это не хватит отваги. И я решил доказать. Не ему, а… вообще. Себе. Что отваги хватит. Как хватало ее разным… людям, завоевавшим Внутренние Острова.
— Это Халльгеру, что ли? Халльгер был герой. И эарл.
— Ну… да, — Эйрик поднял голову и как-то смущенно улыбнулся. Его желание перевести разговор на что-нибудь другое было так велико, что даже ощущалось физически. — Да хватит про меня… На самом деле я рад, что тебя встретил. Теперь мне отваги точно хватит… на всю ночь. — Он вдруг словно спохватился: — А ты-то? Чего тебя сюда понесло?.. Тоже, что ли, обет дал или просто храбрость испытываешь?
— А я из дома ушел, — неожиданно откровенно признался Айрик. Он сам от себя не ожидал, что так быстро признается хоть кому-нибудь во всех своих несчастьях, но тут его вдруг понесло. То ли сгущавшаяся темнота тому была виной, то ли еще что — но он сел в траву, обхватив колени, и убитым голосом, едва не плача от жалости к себе, выложил Эйрику длинную и сбивчивую повесть о том, как плоха и бесполезна вдруг оказалась жизнь. Он говорил обо всем — как погиб его отец, как его дом стал внезапно чьим-то еще, и Айрику там не осталось места… Он говорил о сестренках, дядиных дочках — белобрысых ябедах, о кличках бездельника и нахлебника, о том, как он ненавидит целыми днями чистить противную дохлую рыбу… Эйрик не перебивал его ни единым словом, и это было очень хорошо. Он просто сидел рядом в густой траве, подогнув под себя длинные ноги, и глаза его чуть поблескивали в сумерках. Начали раскрываться какие-то ночные цветы, с огромными желтыми чашечками, и их острый аромат щекотал дыхание. Единым духом, непонятно как и зачем, Айрик рассказал о своем позоре, о том, как его первый раз в жизни выдрали, как вайкингского беглого раба, и как это было несправедливо. И лучше теперь ему совсем умереть среди фэйри, чем вернуться в дом, где случается так…
Айрик умолк. Эйрик ничего не говорил, не утешал его, не давал никаких советов. Внезапно он встал — так резко, что у него хрустнули суставы.
— Слушай… Пойдем отсюда. Нас здесь… не хотят. Я чувствую. Пойдем поближе к воде, на берег куда-нибудь.
(Ага, вот и тебе стало не по себе, со внезапным злорадством подумал Айрик. На самом деле он вдруг понял, что этот самоуверенный нобельский сынок последние минут десять слушал не его, а что-то, происходящее вокруг. Обидно же, честное слово!)
Он уже открыл было рот, чтобы сказать что-нибудь обидное, но — не смог. Деревья словно вытянулись вверх и сомкнулись; за ними стоял волокнистый туман. Потянуло холодом. Айрику стало очень страшно.
— Пошли, — согласился он шепотом и невольно оглянулся. От этого стало еще страшнее. Эйрик двинулся вперед, рукой раздвигая взявшиеся откуда-то колючие ветви. Сын Хенрика, отважный завоеватель, пошел за ним, и ему отчетливо казалось, что за ним следят. Просто смотрят со всех сторон, и смотрят недобро. Кто-то, кажется, даже… стоит у них за спиной. Внезапно Айрик чуть не вскрикнул от облегчения: лодка! У него на берегу оставалась лодка! В нее можно сесть им вдвоем, и остаться на воде… До самого утра.
Словно в ответ на его мысли, Эйрик резко остановился и обернул бледное, как луна, лицо.
— Я когда приплыл сюда, — тихо сказал он безо всякого выражения, оттолкнул свою лодку в море. Чтобы со страху не нарушить свой обет… Не сбежать.
Айрик шумно перевел дыхание…»
— Когда принцы приплыли, они, значит, привязали лодочку и дали друг другу обет — ни за что не уходить с этого острова до рассвета. А потом они обнажили мечи и плечо к плечу отправились в лес…Эй, братик, ты слушаешь или спишь?..
— Я слушаю, — Аллен разлепил глаза и умоляюще заморгал. — Я просто на минутку…отключился. Я их даже увидел, двух братьев — маленькие такие, светлые… они куда-то шли по ночному лесу.
— Вот и видно, что слушаешь невнимательно! Тоже мне, маленьких нашел шестнадцать лет тогда было как сейчас двадцать! Два здоровых таких воина были эти Халльгерские дети. Может, тебе… лучше спать?
— Нет, Роберт. Ты говори, пожалуйста. Я, может, лучше засну под твой голос… А можно мне еще анальгин?..
— Нельзя. Вот выпей водички, хватит уже лекарств. Ладно, слушай дальше — и постарайся все-таки спать…
Ну вот, в лесу наступила ночь. Эйрик пару раз повызывал лорда здешних фэйри на поединок, но никто к ним не вышел, конечно же. А все потому, что у Волшебного Народа со-овсем другие понятия о чести, чем у человеческих рыцарей… Вскоре братья совсем потеряли дорогу и шли как придется. И вышли они к озеру великой красоты, в котором плавали белые кувшинки — и пахли так, что голова кружилась. А вокруг озера росли каштаны, и цвели они яркими белыми свечками. Свечки в самом деле светились, и все было видно ясно, почти как днем. Близнецы поняли, что вошли во что-то вроде эльфийской тронной залы, в самое сердце этого острова…
И младший из них, Айрик, захотел пить. Как его старший ни предупреждал, он все-таки пошел к воде — вот урок всем упрямцам, Аллен! — и попил из эльфийского озера. И в тот же миг поднялась из воды маленькая Дева Озера и зачаровала Айрика так, что пошел он в воду на ее зов, не слыша более ничего на свете, и входил все глубже и глубже, по колено, по пояс, по грудь… И напрасно Эйрик звал его с берега и всеми на свете святыми именами заклинал вернуться — тот был будто слеп и глух, и только медленно шел в воду, глядя перед собою… Хорошо хоть, у Эйрика — слава старшим братьям! — хватило ума не касаться зачарованной воды! Поняв, что с братом говорить бесполезно, он обратился к Деве Озера и просил ее ради Христа отпустить Айрика и не губить его душу. Ведь считается, что человек, которого фэйри забрали к себе, губят они его или оставляют с собою — теряет бессмертную душу и обретает жизнь лишь в пределах мира.
