Конгресс встретил наших муравьев восторженно, хотя доклад, который Вальден написал для старичка энтомолога, главы нашей делегации, был сплошной "липой". Там говорилось о каких-то мифических методах дифференциальной селекции, но ни слова не было сказано о работах фон Вальдена и "Альбрехте", которому Ганс и Герман были обязаны своим рождением.
Через месяц Марта привезла муравьев обратно. Газетный бум стих, и муравьи снова перекочевали за забор на Рихард-штрассе, в наш корпус. Марта кормила их говядиной, вареным картофелем и следила за тем, чтобы они не согнули прутьев решетки, толщина которых позволила бы держать в ней льва.
Это и было ее основным занятием. Насколько я понял, Марта не знала толком ни физики, ни биологии. Всякой творческой работе она предпочитала чисто техническую. Она обожала статистику, любила вычерчивать графики и диаграммы, вести всякую официальную документацию, которая нам только мешала. Она была любопытна, но не любознательна. Ее интересовало решительно все, за исключением нашего дела: мои знакомые и те, кто звонят мне по телефону; и что я думаю о предложениях Москвы по разоружению; и как мне нравится последнее выступление американского президента. Очевидно, это ее любопытство и равнодушие к нашей работе и раздражало Боцке, да и меня немного. Я не совсем понимал шефа, который приглашал ее на все наши научные консилиумы: пользы от нее не было никакой. Быть может, Вальден просто не хотел обижать "фрейлен Марту", как он с неизменной почтительностью называл ее. О, у нашего шефа можно учиться не только биологии, но и "старым, добрым" правилам хорошего тона!
3 ноября. Однажды, когда фон Вальден пришел в нашу лабораторию, я спросил его, почему он назвал свой аппарат "Альбрехт".
- А разве ты не знаешь,-удивился он.-Нюрнберг- родина великого Альбрехта Дюрера. Одного из тех немногих художников, который до тонкости знал пропорции живого тела. Ты читал его "Книгу пропорций"? Обязательно посмотри. А помнишь "Адама и Еву"? Это гениально!
- Шеф, а что вы говорили о Венере Милосской? - напомнил я.
- О, ты не понял меня,- недовольно поморщился фон Вальден.- Это трудно объяснить. Для Дюрера не существовало абсолюта красоты. Я чувствую, что в слово "искусство" он вкладывал нечто иное, чем его современники, да и потомки. Дюрер говорил: "Искусство заключено в природе, кто может, тот извлекает из нее искусство и владеет им". И разве то, что делаем мы с помощью нашего "Альбрехта",-не искусство? Ведь все возможное уже заключено в природе, в недрах зародышевой клетки, и именно наш "Альбрехт" извлекает из нее то, что мы хотим.
- А что "он" делает в корпусе S? - совершенно неожиданно для самого себя спросил я.
Шеф резко повернулся. Его яркие голубые глаза на секунду впились в. мое лицо.
- В корпусе S "Альбрехт" тоже делает то, что мы хотим,- медленно, с расстановкой проговорил он.
Несколько недель Вальден не напоминал мне об этом разговоре. Я тоже молчал, и вот сегодня он вызвал меня к себе. Первое, что я услышал от него, было:
- Курт, с сегодняшнего дня вы переходите на работу в корпус S.
Он похвалил мои отчеты по крысам-головастикам (вес их головы составлял 38 процентов общего веса), отметил, что я в совершенстве владею техникой операций на "Альбрехте", и выразил надежду на то, что и в будущем мои дела пойдут не хуже.
- К тому же рад сообщить вам, что ваше жалованье с сегодняшнего дня увеличивается на сто марок,- добавил он.
- Благодарю, шеф,- ответил я.- Но что я должен буду делать?
- Ваша новая тема: режимы кровообращения коры головного мозга.
- Опять крысы?
- Нет. Но работу с крысами не забывай. Она тебе еще пригодится... Впрочем, ты знаешь, что я люблю сюрпризы и не люблю предварительных объяснений. Вопросы потом.
Он отложил в сторону бумаги, лежавшие перед ним на столе. Я заметил среди них мою анкету. В графе "Род занятий отца", там, где я написал "биолог", рукою шефа было добавлено: "группенфюрер СС". "Зачем?" - подумал я, но промолчал.
Корпус S стоял на берегу маленького пруда, окруженный со всех сторон пышной зеленью липовой рощи, в листве которой белели изоляторы линии высокого напряжения. "Значит, - подумал я, - и здесь есть свой "Альбрехт": высокое напряжение питало конденсаторы фокусировки.
Я не ошибся. В первой комнате, вернее, зале, я увидел уникальный аппарат. Он был больше того, на котором я работал. Перед главным пультом управления было два кресла. Я сразу заметил, что и сам пульт был снабжен какими-то дополнительными ручками управления, назначение которых было мне неизвестно. Я сказал об этом шефу.
- О, это пустяки,- ответил Вальден.- Да первое время тебе и не нужно будеть работать на "Альбрехте".
Мы прошли длинным темноватым коридором, в котором за маленьким столом сидел какой-то здоровенный детина в белом халате. Увидев шефа, шедшего впереди, он встал. Мы молча прошли мимо и остановились перед дверью, застекленной белым матовым стеклом. Из-за двери раздавался какой-то писк, напоминающий щебет зеленых попугайчиков. Вальден оглянулся на меня и улыбнулся, затем открыл дверь и остановился на пороге.
- Добрый день, ребята,- весело поздоровался он. Я услышал ответный писк и заглянул через плечо шефа. Картина, которую я увидел, останется в моей памяти до самой смерти. Просторная квадратная комната без окон была ярко освещена. В ней не было ничего, кроме большого белого письменного стола и целого ряда маленьких кресел у противоположной стены, напоминающих детские стульчики на колесиках. В креслицах я увидел живые человеческие головы, с интересом смотревшие на нас. В первую секунду мне показалось, что это какой-то фокус, что тела, принадлежащие этим головам, помещаются где-то внизу, под полом комнаты. Но это только показалось.
В креслицах сидели чудовищные существа. Большие взроcлые человеческие головы принадлежали уродцам с телами двухгодовалых детей. Они пищали что-то, чего я не мог разобрать, улыбаясь и протягивая к нам тонкие птичьи лапки-руки.
Это было так страшно, что я почувствовал, как липкий холодный пот выступил на моем теле. Шеренга голов у стены дернулась и поплыла в сторону: я понял, что теряю сознание. Чтобы не упасть, я схватил руками плечо шефа. Он обернулся, ободряюще похлопал меня по плечу:
- Ну, ну, Курт...
Очнулся я уже в другой комнате на диване, обтянутом белой клеенкой. Рядом в кресле сидел Вальден.
- Можете идти,- сказал он детине в белом халате, стоявшему у двери. Увидев, что я открыл глаза, он добавил: - Отлично, теперь мы можем поговорить.
Его голос звучал неторопливо и жестко, в нем уже не было так радовавших меня всегда отеческих нот.
- Вам надо лечить нервы, Курт Шлезингер! (Он впервые назвал меня по фамилии.) Я понимаю, это несколько необычное зрелище, но вы же мужчина. Успокойтесь и слушайте меня.
