— Нам известно, — продолжал Козловский, — что в некоторых кругах капиталистических стран прилет корабля вызвал совсем другую реакцию. Психоз войны мешает этим людям видеть научное значение этого события. Единственное, что им приходит в голову, — это усиление военной мощи СССР, которое якобы будет следствием ознакомления советских ученых с техникой Каллисто. Ничего другого они не видят и не хотят видеть.
Нервным движением он передвинул книги на столе.
— Я не буду долго испытывать ваше терпение. Оценка моральной стороны подобных взглядов не входит в мою задачу. Можно было бы вообще не обращать внимания на эти досужие домыслы, но, к сожалению, дело не ограничивается ими. Присущая реакционным кругам чисто звериная ненависть к прогрессу толкает их на выводы и соответствующие действия. В страхе перед мнимой опасностью со стороны СССР эти круги решились на самое мерзкое преступление, которое только можно себе представить. Можно не сомневаться, что их замыслы встретят самое решительное осуждение всех народов, всех честных людей. Короче говоря, они решили, что раз так случилось, что звездолет опустился в нашей стране, то лучше уничтожить корабль и его экипаж, но не дать СССР возможности заимствовать знания и технику другой планеты. С этой целью они направили к нам диверсантов. Мне точно известно, что они находятся здесь, в лагере.
При этом неожиданном сообщении все невольно взглянули друг на друга.
В лагере!. Может быть, кто-нибудь из находящихся в палатке является этим тайным врагом!
Один Штерн не поднял головы и еще яростнее задергал свою пышную бороду.
Ю Син-чжоу посмотрел на Козловского, и в его узких глазах мелькнул огонек.
— Кто? — сквозь стиснутые зубы спросил Маттисен. Его всегда добродушное лицо стало суровым.
— Чудовищно! — прошептал Линьелль.
— Вы спрашиваете кто? — сказал Козловский. — К сожалению, мы не знаем этого с полной достоверностью. Но ждать, пока враг обнаружит себя, нельзя. Это может слишком дорого обойтись. Два человека возбудили подозрения. Один из них — это корреспондент агенства Рейтер — Дюпон…
При этих словах Куприянов понял, почему только Лемарж и Ю Син-чжоу были в палатке.
— Дюпон, — продолжал секретарь, — заявил, что не знает русского языка, но он попался на том, что хорошо его знает. Это еще не доказывает, что именно он является диверсантом, но этого достаточно, чтобы ему нельзя было доверять. Сегодня он уедет из лагеря и покинет пределы СССР. Мы знаем, что такая мера вызовет шум и различные обвинения по адресу нашей страны, но поступить иначе не можем. Всякому гостеприимству есть границы. Жизнь и безопасность ученых Каллисто нам дороже!
— Правильно! — сказал Маттисен. — А кто второй?
— С другим дело обстоит серьезнее. Именно ради этого я пригласил вас ко мне. Как вы знаете, советское правительство не мешает любому ученому западных стран приехать сюда и лично знакомиться с каллистянами и их звездолетом. Мы не монополизируем корабль. Но, к сожалению, это гостеприимство и добрая воля СССР используются во зло. Под именем одного из известных ученых к нам проник другой человек.
Он наклонился вперед и в упор посмотрел на О’Келли.
— Директор Кембриджской обсерватории, — медленно сказал он, — профессор Чарльз О’Келли находится в настоящий момент на своей даче в штате Флорида, он даже не собирался ехать в СССР.
Американец вскочил с кресла.
— Сядьте! — повелительно сказал Козловский. — Сядьте, мистер Невинс!
Тяжелый нажим руки. Черепанова заставил мнимого О’Келли опуститься в кресло.
— Игра окончена, мистер Невинс, — сказал секретарь обкома. — Мы знаем, кто вы такой.
Внезапно Маттисен повернулся(он сидел рядом с О’Келли), и его рука мелькнула в воздухе. Звук сильной пощечины раздался в палатке.
— Мерзавец! — прохрипел швед, побледнев от ярости.
Куприянов испуганно схватил его за руки.
— Не надо так волноваться, господин Маттисен, — улыбнувшись, сказал Козловский. — Он и так получит по заслугам.
Швед тяжело дышал. Его широкая грудь бурно вздымалась. Он весь дрожал от гнева.
— Мерзавец! — повторил он еще раз.
— Вы арестованы, мистер Невинс, — сказал Черепанов. — Прошу следовать за мной.
О’Келли молча повиновался. На его щеке горело багровое пятно. Он встал, долгим, пристальным взглядом посмотрел на Маттисена и вышел.
— Все обошлось проще, чем я думал, — сказал Козловский. — Я ожидал, что он будет упорствовать в своем обмане. Тогда пришлось бы Семену Борисовичу помочь мне разоблачить его.
— Я хорошо знаю Чарльза О’Келли, — в виде пояснения сказал Штерн.
— Значит, вы с самого его приезда знали, что это не он? — удивленным тоном спросил Куприянов.
— Да, знал, — нехотя ответил астроном.
— Все кончилось счастливо, — сказал Лемарж. — Вы разрешите послать эту корреспонденцию во Францию?
— Конечно! — ответил Козловский. — Для этого я и пригласил вас.
— Но вы уверены, что, кроме этого Невинса, нет других? — озабоченно спросил профессор Линьелль.
— Нет, пока еще не уверен.
— Разрешите вас поблагодарить, — вставая и протягивая руку, сказал Маттисен. — Безопасность корабля и его экипажа — дело чести ученых всего мира.
— Мы тоже так думаем. — Козловский крепко пожал руку шведского ученого. — Для охраны гостей будет сделано все, что в наших силах.
Иностранцы вышли. В палатке остались Артемьев, Куприянов, Штерн и Ляо Сен.
— Откуда вы узнали, что его зовут Невинс? — спросил Куприянов.
— Это было не так трудно, — ответил Козловский, — раз явилось подозрение, что он не тот, за кого выдает себя. Между прочим, этот Невинс крупный агент одной иностранной разведки. Они не пожалели его. Игра, по их мнению, стоила свеч. Значительно труднее было установить, что настоящий О’Келли не выезжал из Америки. Но, как видите…
Куприянов покачал головой.
— Хитро придумано, — сказал он.
— Вы считаете, что это хитро? — Козловский удивленно посмотрел на профессора. — меня совсем другое впечатление. Мне кажется, что это не только не хитро, но даже наивно. Они должны были понимать, что из состава экспедиции Академии наук кто-нибудь обязательно знает такого крупного ученого, как Чарльз О’Келли. Этот Невинс шел на верный провал.
— Он очень похож на настоящего О’Келли, — заметил Штерн.
— Похож, верно! — Козловский всем телом повернулся к старому академику. — Если бы у них было время подготовить его как следует к роли астронома, тогда — другое дело. Можете ли вы утверждать, что не открыли бы обмана после первого же научного разговора с этим человеком?
