— Таков общий порядок, — пробормотал Румо.
— Чем же в таком случае ты отличаешься от них? — кивнул новичок в сторону белковых роботов, чьи полусогнутые фигуры продолжали маячить на соседних участках. Румо окинул свой участок, и его белковый, поймав взгляд хозяина, быстро отвел глаза в сторону — в лучах заходящего солнца сверкнули блюдца-фотоэлементы. Поведение белкового показалось Румо подозрительным. Он отдал по биопередатчику команду, и движения белкового убыстрились. Ну, так кто же из них двоих раб?
— Ты раб, как и он, — сказал новичок.
— Каждому свое, — произнес Румо, цепляясь за афоризм своего воспитателя как за последнее прибежище.
— Что ж, ты прав, — неожиданно согласился безногий урбан. — Раб должен подчиняться, а человек — бороться.
Румо ждал совсем другого. Ему хотелось, чтобы новый знакомый доказал, что как бы там ни было, а урбану в тысячу раз лучше, чем землецу, что дым и пыль мегаполиса милее, чем ветер с унылых пшеничных полей, что лучше борьба и риск, чем безрадостное, растительное существование. Мальчик не сумел бы столь рельефно и ясно изложить свои мысли, он думал именно так.
Однако высказать урбану все, что нахлынуло, он не успел. Вдали показалась машина воспитателя. Она неслась на полной скорости, так что ветер свистел под днищем. Румо побледнел.
— Почему вы вместе? — спросил воспитатель, круто осадив машину. — Каждый землей должен работать на своем участке.
— Мы на минутку… пока белковые заняты… — пробормотал Румо.
Глаза урбана сверкнули.
— А какую инструкцию мы нарушили, воспитатель? — дерзко спросил он.
— С тобой мы еще разберемся, — бросил воспитатель и двинулся на участки. Квадрат новичка был в порядке — придраться было не к чему, как ни хотел того разъяренный воспитатель. Белковый, регулярно получая биокоманды, работал исправно, и дневной урок — два полных контейнера пшеницы — был выполнен.
Зато на участке Румо дела обстояли похуже. То ли юный землец отдавал нечеткие команды, то ли вообще позабыл о них, во всяком случае, поле являло собой печальную картину. Значительная часть его была — неслыханно! — вытоптана массивными ступнями белкового робота. Драгоценные зерна и колосья пшеницы были вдавлены в почву. Один контейнер заполнен лишь на треть, другой пуст.
Воспитатель вернулся к землецам, оба робота шагали за ним.
— Ты и твой робот будете наказаны, — сказал воспитатель, обращаясь к Румо. — Строго наказаны. Ну а с тобой, — обернулся он к бывшему урбану, — разговор особый. О чем ты говорил с ним? — кивнул он в сторону Румо.
— О счастливой доле землеца, — спокойно ответил тот.
Лицо воспитателя налилось кровью.
— Все на базу, — прохрипел он.
На базе Румо подвергли многочасовому унизительному допросу. Однако мальчик стойко отражал атаки. О чем они говорили с безногим? На нейтральные темы. Касались вопроса о том, какая почвенная смесь является наилучшей для пшеницы, обсуждали другие агрономические тонкости. Мегаполис? Нет, мегаполиса не касались. А какое могут иметь отношение землецы к мегаполису?
— Здесь я задаю вопросы, а не ты! — закричал, выходя из себя, воспитатель. Размахнувшись, он ударил Румо по щеке. Жаркая волна залила мальчика. Он ухватился слабыми руками за борт манипулятора, словно пытаясь выпрыгнуть. Но немощные руки подломились, и Румо рухнул на сиденье.
В это время в комнату вошел еще один воспитатель — тот самый, который утром в коридоре говорил своим коллегам, что для новоиспеченного землеца их тихая обитель окажется лишь пересадочной станцией.
— Оставь его, — сказал вошедший, пренебрежительно махнув рукой в сторону Румо. Отведя воспитателя, который допрашивал Румо, в сторонку, он что-то заговорил быстрым шепотом. Румо, как ни напрягал слух, уловил только два слова: «его белковый». Румо решил было, что проклятый белковый истукан нажаловался на него, но, к счастью, все обошлось.
— Может, выдумывает? — сомневаясь в чем-то, спросил воспитатель.
— Он на пленку записал. Я сам ее прослушал, — ответил вошедший. — Правда, дистанция была большая, слышно неважно, но разобрать можно.
Воспитатель потер руки.
— Значит, спекся голубчик, — сказал он довольным голосом.
— Я это сразу предсказывал, — заметил вошедший воспитатель.
— Ну а теперь куда же его?
— Ясно куда… С конечной станции может быть только один путь…
В продолжение этого разговора Румо сидел ни жив, ни мертв. В коридоре послышались тяжелые шаги. Дверь отворилась, и в помещение, мерно ступая, вошли два робота, те самые, которые сопровождали сегодня Румо и новичка-землеца. Они несли на могучих, сложенных крест-накрест руках нового знакомца Румо… Безногое тело его обмякло, но глаза с вызовом смотрели вокруг.
— Допрыгался, — бросил воспитатель Румо. — Не будешь больше воду мутить.
— Попляшешь на нитке, — добавил другой воспитатель и сделал всем понятный жест.
Взгляд безногого остановился на Румо.
— Посмотри-ка, посмотри-ка на него! — вдруг крикнул воспитатель, указывая на Румо. — Это настоящий землец, он-то и помог изобличить тебя…
Румо хотел что-то сказать, но от чудовищной лжи воспитателя у него перехватило дыхание. А когда он обрел способность говорить, несчастного новичка и двух роботов уже не было в комнате.
— Ты молодец, Румо, — ласково сказал его воспитатель как ни в чем не бывало. — Отличился сегодня. Я похлопочу, чтобы старший вручил тебе жетон «Настоящий землец».
Жетон Румо не вручили, но наказанию за пустые контейнеры он не подвергся.
Что касается безногого урбана, то его никто больше не видел.
…Он, Румо, — единственный человек на огромной площади в сотню квадратных лим.
В день совершеннолетия Румо вытащил жребий с изображением колоса и координат квадрата, с которого он отныне в течение долгих пяти лет должен был снимать урожай пшеницы. А потом что? Снова жеребьевка? А что толку? Грено говорит, что все пшеничные участки похожи друг на друга как две капли воды. Грено знает, он сменил не один десяток квадратов.
— Далее следует логический пропуск, — сообщил дешифратор и после короткой паузы продолжал.
Юноша закрывает глаза.
…И вот манипулятор мчит его к Стене. В пути Румо ощупывает в кармане пропуск — крохотный жетон, излучающий на определенной частоте, которая закодирована у перехватчиков Стены. Румо сидит внутри сверкающей капли, которая скользит на воздушной подушке. Раскачивается аппарат, да тихонько поет скорость. А вдали уже вырисовывается контур Стены. Именно такой он и представлял ее, хотя ни разу не видел. Серые плоскости уходят в небо. Если присмотреться, кажется, что они слегка колеблются и дрожат. Но Румо знает, что это защитное поле Стены искажает видимость.
