Саммерли промывал водой ссадину на лбу, я перевязывал рану на шее; лорд Джон вышел из сражения благополучнее нас. Единственной понесенной им потерей, был оторванный рукав его белой рубашки.
— Небесполезно заметить, — продолжал Челленджер, — что наш юный друг получил колотую рану, рукав мистера Джона явно оторван зубами, меня же, насколько я понял, по голове били крыльями. Вы только себе представьте, до чего у птеродактилей богата палитра агрессивных проявлений. Сколькими способами нападения они владеют.
— Небесполезно заметить, сэр, — очень серьезно сказал лорд Джон, — что несколько минут назад мы едва не погибли, а я не могу вообразить более мерзкой и недостойной смерти, чем сделаться пищей каких-то гнусных тварей. Мне очень жаль, что пришлось выстрелить. Но другого не оставалось.
— Если бы вы не выстрелили, нас бы уже не было, — убежденно сказал я.
— Надеюсь на то, что мой залп нам ничем не повредит, — продолжал лорд Джон. — Наверное, здесь нередко раздаются похожие звуки, когда, например, ломается ствол большого дерева. Однако на сегодня с нас — достаточно. Надо поскорее добраться восвояси и обработать раны карболкой. Кто поручится, что клювы этих гадов не ядовиты?
Вскоре, однако, выяснилось, что приключениям этого дня конец еще не подоспел. Следуя течению ручья, мы добрались до лагеря. Увидев нетронутой построенную нами круговую колючую баррикаду, мы уже, было, подумали, что все — в порядке. Но — не тут-то было. Да, колючие кусты оставались нетронутыми, замаскированный вход тоже сохранился в том виде, в котором мы его оставили. Тем не менее, совершенно ясно, что в наше отсутствие здесь побывали незваные гости или гость. Об этом красноречиво свидетельствовала надломленная толстая ветка дерева гингко, нависшая над самой серединой огороженной площадки. О разрушительной силе посетителя говорило состояние нашего склада. Вещи, одежда и инструменты были в беспорядке разбросаны. Одна банка с консервами оказалась сплющенной в блин. Видимо, он таким образом пытался добыть ее содержимое. Ящик из-под патронов — изломан в щепки. Патроны беспорядочной кучей возвышались на большом камне. Одна гильза — смята в лепешку. Опять нами овладела тревога. Напряженно всматриваясь в окружающие площадку деревья, мы пытались отыскать затаившегося там врага. Какова же была радость, когда внезапно до нас долетел голос Замбо. Подбежав к обрыву, мы увидели на вершине пирамиды его улыбающееся лицо:
— Все хорошо, мистер Челленджер! — прокричал он. — Все хорошо. Я здесь. Не бойся. Ты меня найти всегда, когда надо.
Глядя на добродушную симпатичную физиономию нашего верного негра, на бескрайнюю равнину, простирающуюся чуть ли не до Амазонки, мы понемногу воспряли духом, вспомнив, что как бы там ни было, живем на земле в двадцатом веке, а не на какой-то заброшенной в глубины галактики планете, находящейся в юрском периоде развития.
От этого полного событиями дня в моей памяти сохранилось еще одно воспоминание, и на нем я намерен закончить мое очередное письмо.
Профессоры по своему обыкновению завели научный диспут. Надо отдать им должное. Последнее время они ведут беседу, как правило, в спокойных, уважительных друг к другу интонациях. Но полученные сегодня травмы видимо изрядно подпортили им настроение, и они, обсуждая вопрос, к какому подвиду следует отнести напавших на нас рептилий: к птеродактилям, или к диморфодонам, начали понемногу превращать научную полемику в обычную свару. Чтобы их не слушать я отошел в сторону, присел на упавшее дерево и закурил сигару. Ко мне подошел лорд Джон.
— Послушайте, Мелоун, — сказал он, — вам хорошо запомнилось место, где обитают эти твари?
— Да. Очень хорошо.
— Что-то вроде вулканического кратера, не так ли?
— Именно, так, — подтвердил я.
— А какая там земля?
— Камни, галька, валуны.
— А около воды, где растет тростник?
— Там какая-то голубоватая масса, вроде глины.
— Вот, вот. Именно. Вулканическая воронка, где много голубой глины.
— Ну и что из этого? — спросил я.
— Да так, ничего, ничего, — ответил Рокстон и вернулся ко все еще спорившим ученым, туда, где раздавался напористый тенор Саммерли и мощная октава Челленджера.
Я, наверное, забыл бы о нашем разговоре с Рокстоном, если бы среди ночи случайно опять не услышал его слова:
— Голубая глина… голубая глина в потухшем вулкане.
Это были последние слова, услышанные мной в этот день, перед тем как провалиться в глубокий сон.
Лорд Джон Рокстон был прав, предположив, что укусы напавших на нас тварей, — ядовиты. На следующее утро у Саммерли и у меня разболелись задетые клювом места и поднялась температура. Колено профессора Челленджера еще больше распухло, и он сильно хромал. Словом, пришлось весь этот день провести в лагере. Лорд Джон занимался укреплением ограды, наращивая в высоту и ширину колючие стенки. Остальные, как могли, помогали, — ведь эти колючки были нашей единственной защитой. В течение долгого времени меня не покидало чувство, что за нами кто-то следит. Кто — это и где он мог укрываться, я не знал. Вместе с тем чувство было столь отчетливым, что я, не удержавшись, поделился им с Челленджером. Тот все объяснил возбужденным состоянием моей психики, вызванной повышенной температурой. Снова и снова я все кругом осматривал, стараясь разглядеть какую-то затаившуюся в тени деревьев опасность, но ничего заметить не удавалось. Между тем моя тревога час от часу возрастала. Мне вспомнился суеверный ужас индейцев перед Курупури, таинственным грозным лесным духом, безжалостно расправляющимся с теми, что дерзнул нарушить его заповедники.
Ночью (это уже была третья ночь нашего пребывания на Земле Мейпла Уайта) произошло приключение, надолго врезавшееся в память каждого из нас. Своим спасением мы обязаны только лорду Рокстону, успевшему, как нельзя, своевременно укрепить наше убежище.
Мы спали, расположившись вокруг догоравшего костра. Посреди ночи нас разбудил, сказать точнее, внезапно ошарашил, начисто лишив сна, чей-то неистовый ужасающий вопль. Начавшись резким толчком, крик не прекратился, а, набрав новую высоту и силу, заполнил ночное пространство непрерывной чередой душераздирающих стонов, которые я даже не знаю, с чем сравнить. Они неслись откуда-то не издалека, что-то трехсот ярдов от нашей стоянки, по силе и продолжительности напоминающий охрипшие паровые гудки. В этих дрожащих стенаниях, казалось, собралась вся скорбь, вся боль, которую способна вместить вселенная. Мы прижали ладони к ушам, пытаясь методом страуса, прячущего при виде опасности голову в песок, оградится от звучащего ужаса. От страха у меня замирало сердце, а между лопаток струился холодный пот. Вскоре к завываниям страдания присоединился другой прерывистый голос. Этот как будто хохотал, покрякивая от удовольствия. Сливаясь, оба звука порождали какой-то неслыханный мрачно гротескный диссонанс, от которого стыла в жилах кровь. Листва шелестела от беспрерывно взлетавшего множества всполошенных птиц. Продлившись минуты три, дьявольский концерт оборвался. Его конец был столь же внезапным как и начало. Какое-то время мы молчали, от шока не в состоянии пошевелить языком.
