«Смаадра» вышла в открытое море. Бдительно обозревая горизонт, вахтенные не обнаружили никаких других судов; если пиратский корабль и существовал, поблизости его не было.
Трюэн не выходил на палубу до полудня следующего дня. Недомогание принца, какова бы ни была его причина, по-видимому прошло, хотя он все еще выглядел несколько исхудавшим и бледным. Вкратце обсудив с капитаном примерное местонахождение корабля, Трюэн не стал больше ни с кем говорить и вскоре вернулся к себе в каюту, куда стюард принес горшок вареной говядины в бульоне, приправленном зеленым луком.
За час до захода солнца Трюэн снова вышел из каюты. Взглянув на низко опустившееся светило, он спросил капитана: «Почему мы изменили курс?»
«Ваше высочество, мы слегка отклонились на восток. Если ветер усилится или подует с запада, нас может отнести к опасным скалам Тарка — кажется, их уже видно на горизонте».
«Значит, будем лавировать».
«В какой-то степени, ваше высочество — хотя сложных маневров не предвидится. Гребцов сажать за весла, насколько я понимаю, не придется».
«Да-да, разумеется».
Эйлас ужинал в компании Трюэна. Тот внезапно разговорился и стал строить всевозможные грандиозные планы: «Когда я стану королем, меня будут величать повелителем морей! Я построю тридцать военных кораблей, каждый с командой из ста моряков». Некоторое время Трюэн увлеченно и подробно описывал конструкцию и вооружение кораблей будущего флота: «Нам будут нипочем ни король Казмир — даже если ска согласятся ему помогать — ни татары, ни арабские мамелюки!»
«Впечатляющая перспектива».
Трюэн принялся раскрывать еще более изощренные замыслы: «Казмир хочет быть королем Старейших островов, заявляя, что он — прямой потомок Олама Первого. У короля Одри такие же претензии, и он подкрепляет их тем, что сидит на Эвандиге. Я тоже потомок Олама — и, если отважная вылазка позволит мне захватить Эвандиг, тоже смогу претендовать на все острова, не так ли?»
«Честолюбивая мечта», — заметил Эйлас, а про себя подумал: «Сколько голов полетит с плеч, прежде чем Трюэн добьется своего!»
Трюэн покосился на кузена, нахмурив густые брови. Залпом осушив кубок вина, он снова замкнулся в себе и потерял интерес к разговору. Через некоторое время Эйлас направился на корму, облокотился на ютовый поручень и стал наблюдать за пляшущими в воде отражениями последних лучей заката. Еще два дня — плавание закончится, и больше не нужно будет иметь дело с Трюэном и его несносными привычками… Какая приятная мысль! Эйлас отвернулся от моря и перешел на носовую часть палубы, где под пылающим фонарем сидели свободные от вахты моряки. Несколько человек играли в кости, один перебирал струны лютни и напевал печальные баллады. Посидев с командой полчаса, Эйлас вернулся на корму и забрался к себе в каморку.
Рассвет застал «Смаадру» уже посреди пролива Палисидры. К полудню вдали появилась и снова исчезла тень мыса Палисидры, западной оконечности Тройсинета. Теперь «Смаадра» рассекала волны Лира.
Ближе к вечеру наступил штиль — «Смаадра» лениво покачивалась на волнах; паруса похлопывали, рангоутные планки постукивали. Перед заходом солнца проснулся встречный ветер, и капитану пришлось пустить корабль правым галсом, направив его почти на север. Трюэн бурно выражал недовольство: «Следуя этим курсом, завтра нам не видать Домрейса, как своих ушей!»
Капитан, с трудом выносивший повадки принца, безразлично пожал плечами: «Ваше высочество, левым галсом мы приплыли бы прямо к Водоворотной банке, „кладбищу кораблей“. Если течение не отнесет нас слишком далеко, завтра тот же ветер пригонит нас в Дом-рейс».
«А если отнесет?»
«Здесь течения непредсказуемы. Они создаются приливами и отливами, противоборствующими между островами. Быстрые течения завихряются в средней части пролива — за ночь мы можем сбиться с курса в любом направлении. Немало добротно сколоченных кораблей разбилось на прибрежных скалах Лира!»
«В таком случае будьте осторожны! Удвойте число дозорных!»
«Ваше высочество, все необходимое уже делается».
Перед заходом солнца ветер снова угомонился, и «Смаадра» безвольно дрейфовала по воле волн.
Солнце опускалось за горизонт в оранжевой дымке, пока Эйлас ужинал с Трюэном в капитанской каюте. Мысли Трюэна были чем-то заняты — он почти не говорил, односложно отвечая или вообще не отвечая на вопросы. Эйлас был рад возможности быстро покончить с едой и выйти на палубу.
Последние отблески заката потонули в тучах — наступила темная ночь. Над головой ярко сияли звезды. С юго-востока внезапно налетел холодный бриз; идущую круто к ветру «Смаадру» стало сносить на восток.
Эйлас прошел в носовую часть корабля, где развлекались свободные от вахты матросы. Присоединившись к игре в кости, он сначала проиграл несколько медяков, потом снова их выиграл, но в конечном счете распрощался со всеми монетами, бренчавшими у него в кармане.
К полуночи вахту сменили; Эйлас вернулся на корму. Вместо того, чтобы сразу забираться в тесную каморку, он поднялся по лестнице на ют. Свежий ветер наполнял паруса — за кормой, поблескивая под звездами и фосфоресцируя внутренними прожилками, журчала кильватерная струя. Облокотившись на ютовый поручень, Эйлас смотрел в полусне на тускло мерцающую бурлящую воду.
У него за спиной кто-то был — Эйлас почувствовал, как задрожал настил палубной надстройки. Сильные руки схватили его за ноги, приподняли в воздух и швырнули вперед. На мгновение Эйлас увидел покачнувшееся небо с кружащимися звездами — и шлепнулся в воду. Все глубже и глубже он погружался под бурлящую кильватерную струю, еще не приходя в себя от изумления. Наконец он вырвался на поверхность. Всюду было одинаково темно — где «Смаадра»? Эйлас открыл рот, чтобы закричать, но набежала волна, и он захлебнулся соленой водой. Фыркая и откашливаясь, Эйлас снова попытался крикнуть, но испустил лишь жалобный хрип. В следующий раз ему удалось позвать на помощь громче, но в плещущем море голос его был тонок и слаб, как далекий зов морской птицы.
Корабль исчез. Эйлас качался на волнах, как поплавок, один в центре собственной вселенной. Кто сбросил его за борт? Трюэн? Но у Трюэна не было для этого никаких причин. Тогда кто же? Предположения растворились вместе с памятью — все это не имело значения, все это стало частью навсегда потерянного мира. Теперь он отождествлялся только с волнами и звездами… Ноги тянули вниз. Извернувшись в воде, Эйлас скинул сапоги, тут же утонувшие. Затем он избавился от камзола, тоже стеснявшего движения. Стало легче держаться на поверхности. Ветер дул с юга; Эйлас поплыл по ветру — так было проще и удобнее, чем постоянно получать пощечины от волн. Течение и ветер подхватили его и понесли вперед.
