— Чего бы не произошло?
— Твоей беды… Блеклая не верила в себя, боялась других — и сделала большую глупость, понимаешь?
— Нет.
— Она была одинокой и рано загуляла. А потом ей надо было нести яйца, но она не решилась признаться в своем несчастье и совершила преступление. Я не хочу рассказывать подробности — это была очень большая беда. Она пробралась на чужой корабль — думала, Чужие не станут докапываться, чьи это дети, и позаботятся о них. А вышло совсем не то: у них, как и у тебя, все устроено неправильно. Вместо матки — дыхательный орган, и так далее… Короче, та цивилизация хочет объявить нам войну. И все из-за одной глупой девочки, которой в свое время не хватило ласки.
— Так не бывает, — тупо возразила Рипли. Она пыталась разобраться, все ли нитки-листья одинакового цвета и только солнечное освещение подсветляет одни из них, или они действительно разные. Эта глупая головоломка помогала ей выдержать абсурдную, не лезущую ни в какие ворота информацию.
— Но, к сожалению, это случилось, — поникла Шеди.
— А вот и ваша девочка! — весело возвестила Шеди, впуская в комнату небольшое, еще оранжево-желтое существо. С огромной скоростью малышка подскочила к Рипли и пристроила свою головку-брусок ей на колени.
Рипли вскрикнула — сдержать отвращение и страх ей не удалось.
— Ее зовут Скейлси, — радостно произнесла Шеди.
— Нет, только не это! — почти не помня себя, Рипли оттолкнула лакированную головку.
Зачем ей знать, как зовут эту пакость, чуть ее не погубившую?!
Отчаянье, клубящийся внизу вулкан, полет в убийственный жар — и все это было связано с маленькой наглой тварью, заявляющей сейчас на нее какие-то свои права.
Обиженная Скейлси жалобно заскрипела. Боль и недоумение пронеслись по комнате, задевая и Рипли.
— Что ты делаешь! — вскричала Шеди, бросаясь к плачущему ребенку, и к обиде малышки примешалось бьющее прямо в сердце Рипли презрение.
Женщина отвернулась и упала лицом на кровать. Ей было неприятно и стыдно за себя. Но что она могла поделать? Приласкать эту тварь?
Это же невозможно… лучше бы они позволили ей тогда умереть, чем вот так мучить. Наверное, ни одна цивилизация не могла изобрести страданий больших, чем те, которые доставляла совесть, вступившая в разлад и с сердцем, и с умом.
— Обидели мою крошку? — совсем по-земному ворковала вокруг «девочки» Шеди. — Ах, гадкая тетка! Ах, нехорошая тетка! Ну ничего, мы все равно не будем плакать… Пошли, я дам тебе игрушку…
— Нет, — прошептала Рипли, чувствуя, что вот-вот разрыдается.
Из-за кого она хочет плакать? Из-за этих — после того, как даже для Ньют у нее не нашлось ни одной слезинки? Ну нет, слишком великая честь! Но разве виновата в этом Скейлси, или как там ее?
Рипли зажмурилась, и перед ее глазами возникло новое видение.
Ньют.
Не та девочка, шепчущая ей взрослые советы и объясняющая, что Кейси не видит снов, потому что она — кукла, не мертвая Ньют с замершим навсегда, заострившимся личиком — та Ребекка, которую она увидела впервые: настороженный и озлобленный зверек, вцепившийся ей в руку зубами. Рипли машинально посмотрела на свою руку — хотя боль от укуса проснулась в ней, никакого следа на этом месте не осталось.
Дикая Ньют… Какой бы она стала еще через месяц? А через год? В кого бы превратилась она, если бы ее не нашли? Умерла бы, когда кончились продукты — или тоже стала бы охотиться на своих врагов, чтобы отделить от трубок с кислотой их мясо и сожрать его?
«Нет, зачем я, о чем…» — пробовала отогнать картину Рипли — и не могла. Дикая Ньют росла на глазах, превращалась в девушку — хорошо сложенную, сильную, но со звериным блеском в лишенных разума глазах.
— Ньют! — закричала Рипли, закрывая лицо руками. — Ньют! Не надо!
— Шеди, ей снова плохо!
— Меня это не волнует, Сэд. Она — жестокое и бездушное создание!
— Но она кого-то зовет… Наверное, настоящего ребенка…
— Я ничего не хочу знать…
«Я тоже», — бессильно подумала Рипли, погружаясь во включившееся жужжащее беспамятство.
Через день Рипли убедилась, что с ней больше не разговаривают. Ее кормили, даже ставили теплую ванну, но уже не помогали сесть и лишь перед сном включали свой аппарат. Меньше всего Рипли хотелось оставаться сейчас со своими мыслями наедине — но выбора ей не предоставляли. Не совпадали ли в их языке понятия «бездушный» и «неодушевленный»?
Вскоре Рипли поймала себя на том, что очень ждет, когда с ней заговорят; потом она пробовала сама начать разговор — но безуспешно. Лишь дня через три, обращаясь к ней, но глядя мимо нее, Шеди бросила с неприкрытым упреком:
— Скейлси заболела. Некотоые дети умирают от тоски.
— Шеди, где она? — нервно спросила Рипли.
— Зачем мне говорить об этом с тобой? — Шеди отвернулась и заковыляла прочь.
— Постой! — спрыгнула с кровати Рипли. — Ты хочешь сказать, что Скейлси заболела из-за меня?
— А то из-за кого же? — нехотя отозвалась Шеди.
— Но, Шеди… она же просто меня не знает…
— Она любит тебя, а ты ее оттолкнула. Все, разговор окончен.
Рипли прикусила губу. Такого резкого отказа она не ожидала. И все же в словах Шеди была доля правды. Стоило Рипли на секунду задуматься о судьбе маленького чудовища, как она почувствовала жалость.
В самом деле, малышка ведь не виновата…
Недолго думая, Рипли подошла к двери и впервые сама взялась за рычажок замка. Сразу же замигала лампочка, возвещая о ее попытке, но дверь открылась. За ней зеленел овальный коридор с неравномерными светящимися пятнами плоских ламп.
— Шеди! — позвала Рипли, осторожно ступая на пол коридора — почему-то он пружинил.
Вместо Шеди навстречу ей выскочила Сэд.
— Что ты делаешь — тебе запрещено выходить!
— Неважно, — решительно возразила Рипли. — Я должна видеть Скейлси.
— Ты? — оба рта Сэд приоткрылись от удивления.
— Ей плохо, да? Если она действительно нуждается во мне, ты меня отведешь сейчас к ней. Ясно?
— Да, но… — Сэд попятилась.
— Никаких «но». Я сказала — ты меня сейчас к ней проводишь.
«До чего странное существо, — поразилась Сэд, — то она отталкивает ребенка, как какую-то гадость, то готова броситься на меня, чтобы его увидеть… ничего не понимаю».
— Ну хорошо, — после недолгого колебания согласилась Сэд.
— Так, и объясни мне, что я должна с ней делать.
— То есть?
— Как за ней ухаживать, как ласкать, и все такое прочее.
— Ты что, хочешь сказать, что не умеешь делать это сама?
— Если тебе так проще — считай, что не умею. — Рипли не была склонна вдаваться в подробности и вообще долго разглагольствовать на эту тему. Собственный порыв уже казался ей нелепым — зачем она решила ввязаться в это дело?
