Официант, на этот раз парень, но одетый абсолютно так же, как его коллега-девица (тьфу, извращенцы!), принес и расставил на столе великолепный ужин: запотевшую кружку пива с белоснежной шапкой пены, вазочку с салатом, хлеб в плетеной корзиночке, тарелку с двумя ароматными, с поджаристой корочкой, окорочками гриль, любовно обложенными зеленью и половинками долек лимона, соусницу. Мое чувство голода мгновенно усилилось.
Официант разложил приборы и чуть наклонился ко мне:
– Что-нибудь еще?
– Спасибо, – сказал я, махом отъедая от потрясающе приготовленного окорочка, – вы сделали все, что могли.
Официант пошел по залу, а я отвернулся, чтобы не видеть его... спину.
Освещение сцены, да и подсветка всего зала внезапно изменились, приобрели багровый оттенок. Зазвучало что-то похожее на «Раммштайн», но без вокала – тяжелое, угрожающее. Разговоры и смех в зале смолкли, все взгляды устремились на сцену.
Из неприметной дверки, куда не так давно упорхнули танцовщицы, вышел невысокий, полноватый, седеющий мужичок, показавшийся мне знакомым. Он был одет во все красное и держал в руке микрофон.
Я перестал есть и, как остальные присутствующие, смотрел на него. Неизвестно откуда возникло и стало расти тревожное чувство.
Мужичок поднялся на сцену; музыка зазвучала тише.
– Дамы и господа! – сказал он. Голос у него был низкий, густой и мощный. – Сейчас вы увидите то, чего не видели никогда в жизни и ради чего, собственно говоря, пришли сегодня к нам! Смертельный номер! Для кого-то из вас он может стать смертельным в прямом смысле. Рекомендую слабонервным и сердечникам покинуть зал до начала представления! По крайней мере приготовьте успокоительные капли и таблетки, – после этой фразы я медленно сунул руку в кобуру и снял пистолет с предохранителя. О ком (или о чем) бы он сейчас ни говорил – двоих положу обязательно. – Все страшное, что скрывает ночь, самый жуткий кошмар, который только можно себе представить, щедро приправленный эротикой и сексом, будет явлен вашим глазам. Вы запомните это зрелище на всю жизнь, оно станет снова и снова возвращаться в ваших снах... Подумайте, стоит ли остаться и смотреть, либо все же поберечь себя и уйти!..
Он сделал паузу и оглядел зал. Никто не двинулся с места, все застыли. Черт, мелькнула паническая мысль, не сбежать ли? Не хочу я никаких кошмаров, насмотрелся! Я пришел только поужинать и выпить пива! Мне еще Харона искать! Кому-кому, а уж мне-то точно надо сохранить рассудок, чтобы не болтаться потом по городу, пуская слюни, с трясущейся головой и безумным взглядом...
Но, конечно, я остался. Хотя, видит Бог, не раз вспоминая позже то чудовищное зрелище, каждый раз ругал себя: нужно было уйти!
– Тогда, – снова заговорил в микрофон мужичок (нет, ну откуда я его знаю?!), – прошу приветствовать: Вельзевул и его невинная жертва!!!
Громкость музыки была увеличена во много раз; сейчас это был настоящий «Rammstein», с жутким хриплым вокалом на немецком языке, который я всегда ненавидел. Конферансье в красном выбросил руку в том направлении, откуда должны были выйти участники шоу... И они не заставили себя ждать.
Первым появился высокий, под два метра, мужчина в черном кожаном плаще с капюшоном, скрывающим его лицо. В правой руке он нес многохвостную плеть с короткой рукоятью, а левой вел на цепочке худую, но столь же высокую светловолосую девушку.
Я даже привстал. Что это будет? Жертвоприношение? Поубиваю! Два патрона в «макаре»: один этому, в плаще, второй – на мужичка в красном. И рука не дрогнет... Жаль, что обойма автомата пуста.
На глазах девушки была плотная черная шелковая повязка, на шее – черный кожаный ошейник с блестящими кольцами, в одно из которых было вдето звено цепочки. Кроме этого на ней был широкий кожаный лиф, скрывающий крупную грудь, шорты и высокие сапоги. Девушка шла, безвольно опустив руки – сама покорность; впрочем, двигалась она довольно уверенно, без заминок и не оступаясь. Не в первый раз, что ли, мелькнула у меня шальная мысль, но пистолет из кобуры я вытащил и положил под правую руку на стол.
Оказалось, это еще не все участники шоу. Дав Вельзевулу и его жертве дойти до сцены, из-за ширмочки в глубине возникли три амбала: белый, негр и метис. Люди-мышцы. В бордовых масках, скрывающих пол-лица, обмазанные маслом (оттого их могучие торсы блестели под жутковатым красным освещением), одетые только в тряпичные дешевые шорты, босиком, они обогнали страшную парочку и встали у сцены – справа, слева и впереди.
– Приветствуйте! – перекрывая грохот музыки, воззвал конферансье. – Конан в трех ипостасях!
Все трое бодибилдеров вскинули вверх могучие руки и заревели, как Годзиллы, заглушая музыку без микрофонов.
Я посмотрел на зрителей. Видел не всех, но на многих мужчинах не было лица, а у двух-трех женщин в глазах стояли слезы. Очевидно, никто не был готов к предстоящему зрелищу.
Вельзевул и девушка поднялись на сцену. Конферансье отошел в сторону, чтобы всем в зале было хорошо видно происходящее. Вельзевул, лицо которого было по-прежнему скрыто капюшоном плаща, отстегнул цепочку от ошейника и отбросил ее. Слегка подтолкнув, приставил девушку к одному из шестов, что-то сказал ей на ухо; она подняла обе руки и обняла ладонями шест. Вельзевул достал из-под плаща наручники и защелкнул их на запястьях жертвы. Теперь при всем желании она бы никуда не делась.
Вельзевул чуть отступил, как бы любуясь на свою работу, потом, отведя в сторону правую руку с плетью, расправил ее хвосты и посмотрел на конферансье. Тот поймал его взгляд и поднес к губам микрофон.
Музыка стихла. Три Конана застыли, словно неживые, неотрывно глядя в зал.
– Во избежание непредсказуемых реакций, – негромко сказал конферансье, – которые могут носить, в числе прочего, и агрессивный характер, предупреждаю: все, что вы увидите, произойдет с полного и абсолютного согласия всех участников шоу. Никакого наркотического и психотропного воздействия. Еще раз предлагаю слабонервным зрителям покинуть зал...
Никто не двинулся с места.
– Благодарю, – сказал конферансье. – Мы начинаем!
Он подошел к девушке и резким движением сорвал с ее глаз повязку. Она вздрогнула, мотнула головой и стала оглядываться, словно не понимая, где находится.
Конферансье сошел со сцены и покинул зал.
Мой ужин остывал. Я смотрел на сцену, не в силах оторваться.
С выведением зазвучали ударные инструменты, и постепенно этот тяжелый устрашающий звук заполнил собой все окружающее пространство, загипнотизировал сидящих в зале людей, сковал волю. Каждый из Конанов начал притоптывать в такт правой ногой. Вельзевул медленно обвел зал взглядом из-под капюшона и еще раз тряхнул рукой, расправляя хвосты плети...
