— Прости меня, Конан. Я как-то не подумала об этом.
Вдруг она улыбнулась и подмигнула:
— Ты так застыдил меня, что я теперь и не знаю, как дальше смогу отдавать приказы людям, которых сама завела в эту дыру.
— Ну так собери их и отведи обратно, откуда вы пришли. Чего проще, а? спросил он, шлепая ее по мягкому месту. — Да они за тобой — хоть в огонь, хоть в воду. Не понимаю, и чего они в тебе только нашли?
Однако Конан не сделал вид, что не слышит, когда несколько солдат заговорили о том, что можно было бы кое-чем поживиться в деревнях и на хуторах.
— И думать не смейте об этом. По трем причинам. Первое: нам нужны хорошие отношения с селянами, если мы не хотим, чтобы они с жалобами рванулись к Сизамбри, сообщая ему, где мы находимся. Во-вторых, мы еще сможем продержаться, охотясь, ловя рыбу, собирая ягоды, — хотя бы еще немного.
— Сколько еще держаться? Пока короля не найдем, что ли? — спросил кто-то из-за спин товарищей.
— Да, короля или его могилу, — спокойно ответил Конан. — До тех пор, пока Элоикас жив, наша присяга обязывает нас служить ему. Если он мертв, та же присяга обязывает нас спасти наследника и возвести его на трон.
Гробовое молчание встретило эти слова капитана. Было так тихо, что хрустнувшая ветка показалась огромным деревом, упавшим на сухие кусты.
Конан положил ладонь на рукоять меча и продолжил:
— И наконец, третья причина, по которой вы оставите крестьян в покое. Тот, кто только попробует сделать что-либо подобное, будет иметь дело со мной и моим старым приятелем.
Одним плавным движением меч вылетел из ножен, со свистом описал дугу в воздухе, блеснув на солнце, и неслышно скользнул обратно на свое место.
Отряд отправился дальше в еще более мрачном настроении. Даже Райна казалась потрясенной жесткими словами Конана.
— Слушай, неужели ты и вправду задумал… — начала она.
— Тсс! — Он прижал палец к ее губам и замедлил шаг, отстав настолько, чтобы никто не мог слышать его.
— Да почему бы и нет, во имя Крома! Если Элоикас мертв — младенец становится королем Пограничья. Он заслуживает лучшей резиденции, чем Поуджой. Если Элоикас жив, то Сизамбри все равно имеет перед ним непреодолимое преимущество, пока его дочь и наследник находятся в лапах колдунов.
Конан не уточнил, что стал бы рисковать жизнью даже ради того, чтобы вытащить последнюю посудомойку или безродного сопляка из этой ловушки. Оказаться в руках колдунов из Поуджой — такого благородный человек не пожелал бы и злейшему врагу.
— А если Сизамбри погиб?
Конан покачал головой.
— А если жив? Разве его люди не отправятся на поиски нас по всем окрестным лесам?
— Мы даже не знаем, сколько людей он потерял, — сказал Конан. — А кроме того, хоть меня и тошнит при одном упоминании об этом сыне последнего кушанского конокрада, но я точно знаю одно: убить его ой как непросто!
Райна скорчила гримасу:
— Да ты просто от гордости ломаешься, изрекая как что-то новое само собой разумеющиеся вещи.
Дальнейшие претензии замерли на ее губах. Тихо-тихо, далеко-далеко, но… ошибки быть не могло — они ее слышали.
Флейта!
Рука Конана снова потянулась к мечу, но на этот раз клинок не покинул ножен. Вместо этого Киммериец сделал глубокий вдох и после паузы выпустил воздух с такими громовыми проклятиями, что эхо долго еще не могло успокоиться, блуждая от холма к холму.
— Ну, покажись, ты, шут со свистулькой! Покажись, козлиная шкура! Покажись, покажись в своем истинном обличье, если оно у тебя есть! Только покажись!
Вилобородый Брат пристально смотрел на Айбаса. Лицо колдуна выражало все возможные человеческие чувства, кроме одного — удивления.
Айбас не молился. Молиться добрым богам в этом вонючем, насквозь пропитанном запахом чудовища гроте, — сама мысль об этом была святотатством. Айбас только мечтал, чтобы желудок не подвел его.
Если аквилонец раньше и сомневался в том, что колдуны едят мясо чудовища, то теперь все сомнения были развеяны. Куски, валявшиеся по темным углам грота, запах, который душил его при каждом вдохе, — всему этому не было другого объяснения.
Сдавило живот, перехватило дыхание, — но на этот раз боги даже без лишних просьб проявили милосердие. Колдун уставился на крышку грубо сработанного дубового стола перед собой, выжидая, когда Айбас сможет справиться с подступающей тошнотой и взять себя в руки.
Когда он снова посмотрел на аквилонца, в его глазах смешались ярость и чувство боли от поражения. Его руки кружились над столом, заставляя кататься и подниматься в воздух бронзовый шар. Неожиданно шар соскочил на пол и покатился к ногам Айбаса, которому стоило немалого труда удержаться и не отскочить, когда шар коснулся его кожи.
— Айбас, — обратился к нему колдун, не прибавив титула. Имя, произнесенное само по себе, да еще таким тоном, уже звучало как проклятие.
— Я здесь. Звездный Брат, жду твоих приказаний.
— Ты… да я… тебя… — Ярость и раздражение комом встали у колдуна в горле; он был вынужден замолчать, чтобы перевести дух. Айбас хотел было извиниться за непреднамеренно нанесенное оскорбление (он и сам не знал, в чем оно на этот раз выразилось), но счел за лучшее промолчать. Он не был уверен, что сможет подобрать нужные слова, сохраняя при этом подобающее выражение лица.
Никто не мог собраться с духом и нарушить затянувшееся молчание. Айбасу померещилось, что в тишине он услышал, как затрещали камни в стенах грота, и он представил себе, что сейчас воды озера вместе с чудовищем ворвутся в грот и…
— Айбас, — снова выдавил Вилобородый, — говорил ли ты с кем-нибудь о том, что, по нашим законам, принц Уррас стал молочным братом племени поуджой?
— Ни одному живому человеку, кроме принцессы и ее служанки, я ни слова не сказал об этом. Я не знаю, кому и что могли разболтать женщины, но за свой язык я отвечаю и готов поклясться любой клятвой, которая покажется тебе достойной доверия.
— Никакая твоя клятва не является убедительной для меня. Ты ведь не один из Братьев. — Колдун, похоже, говорил просто для того, чтобы не стоять молча, в растерянности. Вдруг он резко сел и стал теребить бороду пальцами обеих рук.
— Может, ты и не виноват… но твои… сама мысль об этом… этот закон… как это стало известно воинам Поуджой? Они теперь не расстанутся с этой мыслью. Они ждут появления на троне Пограничья короля — молочного брата племени поуджой.
Он не стал добавлять, что теперь они ни за что не отдадут его в жертву чудовищу. Да этого было и не нужно. Его мысль висела в тяжелом воздухе грота и словно удары гонга проникала в сознание Айбаса.
