Не шевелись, — сказал он, — а то будет очень больно!
Ловким движением он оттянул веко правого глаза и вставил туда линзу. То же самое он проделал и с левым глазом. Было немного больно, но терпимо.
— Все нормально? — спросил сержант, наклоняясь к Абелю.
Сквозь линзы Абель отчетливо видел лицо, только сильно увеличенное, огромная рука потянулась к нему, он непроизвольно хотел зажмуриться, но не смог: линзы были настолько выпуклыми, что не позволяли опуститься векам. Он не имел права закрывать глаза, он должен был видеть все, что ему сейчас покажут.
— Желаю получить удовольствие, — съязвил капрал.
Потом они ушли.
Как только неприметная в зеркальной стене дверь тихо затворилась, погас свет, ровно освещавший комнату сквозь белое матовое стекло задней стенки. Потом во тьме появились марширующие сапоги, вполне осязаемая картина в натуральных красках. Они надвигались на Абеля со всех сторон. Они были на потолке, вылезали из-под пола там, где он стоял на коленях. Поначалу это было вовсе не страшно и даже не утомительно. Томил лишь страх перед тем ужасным, что должно наступить, что он обязательно должен увидеть. Абель не знал, что это будет, и от этого делалось жутко.
Сапоги исчезли, из темноты выступил круг света, который делался все ярче и ярче. Режущий свет проникал в отдаленнейшие уголки сознания. Он повернулся, пополз на коленях по полу, отыскивая уголок, где можно было бы укрыться от невыносимого света, но такого уголка не было, свет доставал его всюду. Он бросился на гладкую поверхность пола, больно ударившись о него подбородком, но раскаленное солнце было и там. Казалось, оно описывает стремительные круги, то слева направо, то справа налево, то в двух направлениях одновременно. Он попробовал защититься, разглядывая собственное отражение в зеркале, — отвратительную рожу с огромными, вылезающими из орбит глазами, — но режущий свет бил по нему со стороны.
Потом свет перешел в движение, теперь он не только излучался стенами, он был и внутри помещения. Он метался взад-вперед, описывал круги, закручивался спиралью, быстрее, быстрее… Движения эти запечатлевались в мозгу Абеля, образовывали моток спутанной, раскаленной проволоки-скульптуру безумца. Потом вдруг солнце погасло, но безумная скульптура еще искрилась, меняла окраску, превращаясь из зеленой в желтую, потом в голубую, потом в темно-фиолетовую, пока не погасла совсем.
Вновь появились сапоги, печатающие быстрый шаг, зазвучала песня: «Как прекрасно быть солдатом…», сотни охрипших глоток измученных маршем, выложившихся до предела солдат в едином порыве извергали бодрые слова.
Теперь сапоги уже не маршировали по ровному плацу, они были всюду, опускались и поднимались по стенам, низвергались с потолка на пол и вновь карабкались вверх, маршировали по потолку. У Абеля закружилась голова. Такое чувство, будто и он кружится вместе с ними, он попробовал сопротивляться, но желудок судорожно сжался, он задыхался.
И вновь воцарилась тишина… Тишина раскаленного солнца. Оно медленно поползло в сторону, замерло, поползло назад. Появилось второе солнце… Исчезло… Или солнце все-таки одно, просто оно быстро меняет положение?.. Но вот снова второе солнце, а вот первое… Теперь они двигались быстрее, вверх-вниз, вверх-вниз, в глазах рябило. Два солнца излучали свет, то в едином ритме, то вразнобой… Непрерывно. Они вовсе не были столь ярки, как огненный круг прежде, зато они мерцали, и это равномерное мерцанье действовало на нервы, мучило несказанно.
Абель сопротивлялся достаточно долго, теперь он сдался. Он лежал, скрючившись на боку, без мыслей, без чувств, без сил, без воли. Возможно, он потерял сознание, но глаза его были открыты, и он смотрел, смотрел, смотрел…
Мерцающее солнце погасло.
Сапоги появились снова, они маршировали. Звучала песня.
«Как прекрасно быть солдатом…»
Сапоги маршировали по кругу, вокруг него. Абель уже не понимал, что происходит и что все это значит.
Сапоги маршировали по кругу. Людей не было, были лишь ноги, сросшиеся в единое марширующее чудовище. Чудовище на тысяче ног маршировало вокруг Абеля, круг сужался.
Абель лежал на нарах. Чьи-то руки массировали его. Он открыл глаза. Режущая боль пронзила его мозг, как только он увидел свет. Он попробовал отвернуться к стенке.
Он вдруг почувствовал холод, его обдали водой, и он лежал на сырой подстилке, подступил озноб.
— Он пришел в сознание, господин майор. Голос донесся откуда-то издалека.
— Хорошо. Вы свободны. Абель повернулся.
Словно в тумане, он увидел майора. Майор стоял возле лампы, завешивая ее носовым платком. Потом он накрыл Абеля махровым халатом.
Это были весьма скромные проявления, но Абель ощутил вдруг глубокую признательность. Майор был добр.
— Мне очень жаль, Абель, — услышал он голос майора, тихий и почти нежный. Слова отозвались в нем эхом: мне очень жаль, Абель, мне очень жаль, Абель, мне очень жаль, Абель… — Пришлось обойтись с тобой довольно жестоко. Теперь тебе уже лучше, правда? Все прошло. Ты только должен сказать мне, как возникло у тебя нежелание принимать черные шарики. Ты знал, что они служат воспитанию в солдатах повиновения? Кто-то сказал тебе об этом? Быть может, есть еще кто-то, кто… Тебе кто- нибудь это сказал?
Абель покачал головой. Майор продолжил:
— Конечно, это могло быть просто случайностью. Странное совпадение самых разных обстоятельств. Хотя… Нет, я не могу принять вариант случайности. И ты это понимаешь, Абель. Я ведь должен быть уверен в системе. И я должен выжать из тебя признание. Представь, где-то в тебе затаилось зло, глубоко внутри, в самой глубине, и мы сообща должны вытащить его оттуда. Разве я не прав?
Абель кивнул. Слова майора звучали убедительно. Теперь Абель знал, что его так растрогало. Майор говорил ему «ты», словно родной отец.
— Это трудно для нас обоих. Тебе пришлось перенести страдания, а я вынужден был заставить тебя страдать. Но ты поймешь, это было направлено не против тебя самого, а против того очага зла, что затаилось в тебе, словно опухоль. Ты ведь против подпольной борьбы и анархии, Абель? — спросил вдруг майор.
Абель был, естественно, против. Майор и сам уже понял это.
— Ты ведь понимаешь, какие это будет иметь последствия, если я оставлю хоть крошечную возможность, одну тропинку, что приведет от каких-то темных, неясных побуждений к мятежу. Тогда система, которую я с таким трудом построил, развалится. Черные шарики — важная составная часть этой системы. Без них я не удержу в узде тысячу сто четырнадцать человек. Люди глупы, и от них можно ждать чего угодно. Предоставь их самим себе, и они погибнут, словно слепые котята. Им постоянно необходима твердая власть, сила, что держит в подчинении. Будь они разумны и рассудительны, необходимость в химическом препарате отпала бы.
