С первой же звездой Палома не выдержала, спешно обулась, подхватила сумочку и, как подстегнутая, выбежала из дома.
* * *
– Они идут, – доложил возмутительно хладнокровный Патра Диего Оломедасу. – Толпы вооруженных людей приближаются к дворцу со всех сторон. Гвардия ждет приказа.
– Без команды оружие не применять, – распорядился шеф охранки. – Бригадира гвардейцев ко мне!
Через минуту командир преторианцев, здоровяк с грустными синими глазами уже стоял перед Оломедасом и выслушивал распоряжения, отмечая каждое кивком.
– Дважды по взводу отрядить на крышу к слуховым окнам над опочивальней императора! А если приблизится к окнам какая угодно тварь – рубить! Снять караулы с наружных ворот, перевести во дворец. Два взвода направить для охраны комнаты связи. Один взвод – в гараж, два – в сейфовую комнату. Печати и ключи не должны попасть к заговорщикам ни при каких обстоятельствах. Остальных людей стянуть к покоям императора!
Иван мрачно взглянул на часы. Выбраться из дворца становилось все труднее и труднее. А через несколько часов встанет полная луна, и мир безраздельно отойдет во власть горгов.
Оломедас оставил кабинет и отправился лично контролировать исполнение приказов. Доктор Август неотлучно находился у постели императора, ловя каждый монарший вздох. К сожалению, Василий пока не выказывал признаков крепкого здоровья; пребывал в беспокойном сне. Хорошо еще, успели отправить домой Карла Густава. Великий мастер гипнотизма все твердил что-то потрясенно о сказках и мифах и обещался «непременно поведать сию чудную историю одному британскому беллетристу». Впрочем, бормотание замечательного доктора мало кто слушал. Не до того было.
Имяхранитель еще раз проверил метательные диски и кистень. Вещицы надежные, не раз проверенные в деле, но вряд ли подходящие для доброй драки с озверевшей толпой. На стене кабинета среди коллекции холодного оружия он нашел два когтистых кастета, обитых изнутри мягкой кожей. Неуставные железки. Не иначе самого его превосходительства Оломедаса личные игрушки. Иван примерил кастеты, остался доволен и, ухмыльнувшись, сунул в карман.
В коридорах стало многолюдно. Взвод за взводом занимал давным-давно определенные позиции. Стоял густой звон алебард – только не тех огромных, что более подходят для открытых пространств, а хищных малых, призванных рубить в тесноте и толчее. Например, в узких коридорах императорских покоев, где более трех человек в ряд не встанешь.
Учитывая значительный перевес преторианцев – пусть не в количестве, а в силе и умении, – дерзкий накат на их строй мог окончиться для наступающих плачевно и кроваво.
– Ты куда? – догнал Ивана голос Оломедаса.
– Скоро полная луна, – имяхранитель многозначительно посмотрел на шефа охранки. – Попробую выбраться.
– Их много, – буркнул Оломедас. – Затопчут.
– Слоны не ходят по ежам, – ухмыльнулся Иван и вытащил из кармана колючие Диеговы кастеты.
– Возьми алебарду, обломок. Сейчас не до следования законам. Грехи – отмолю.
Иван лишь покачал головой. В тот момент, когда он сделал первый шаг в направлении выхода, на весь коридор разнесся голос доктора Августа:
– Император пришел в сознание! К императору вернулся рассудок!
«Доброе предзнаменование», – подумал имяхранитель.
Оглушительное «Виват императору!» заставило дребезжать стены и потолок. Иван неожиданно для себя подхватил бравый гвардейский клич. Потом, уже спускаясь по лестнице, морщился и хмурился, не зная, как объяснить это чудное единение с преторианцами. То ли память на мгновение вырвалась на свободу, то ли слышал где-то.
Огонь факелов и крики во дворе мигом прервали его размышления.
* * *
В самом низу лестницы Иван столкнулся с авангардом распаленной безнаказанностью толпы. Означенный авангард горел желанием ворваться во дворец, подобно урагану. Однако бунтовщики лишь мешали друг другу протиснуться в двери и суматошно размахивали факелами. Двор, видимый сквозь распахнутые настежь двери, пылал яркими огнями, как маковое поле во время цветения. Иван опасливо сделал шаг назад, еще один, а вместе с третьим его шагом первые заговорщики ворвались внутрь.
– Императорский прихвостень! – пролаял кто-то визгливо, указывая факелом на имяхранителя.
– Его величество встал с постели, – ухмыльнулся Иван и, скривив губы, смачно плюнул в толпу. – Псам вернуться на псарню!
Ответное улюлюканье означило крайнюю злобу и кровожадность толпы. Трое самых нетерпеливых бунтовщиков выставили факелы, точно пики, и ринулись на Ивана.
– Лестница ведь, – фыркнул имяхранитель. – Дурачье!
Он прыгнул вперед. Вид летящих сверху шести-семи пудов тренированного мяса вызвал к жизни древний как мир инстинкт. Нападающие закрылись руками. Факелы превратились из грозного оружия в обыкновенные горящие палки. Удар пришелся в того из троицы, что стоял посередине. Иван мгновенно сшиб бедолагу с ног, тот откинулся навзничь. Затылок его смачно и глухо чавкнул на ступеньке. Страшный прямой удар в челюсть вынес второго обладателя факела за перила. Десятки глаз проследили за падением. Затаившая дыхание толпа услышала хруст костей. Третьему противнику Иван двумя ударами превратил лицо в месиво из костяной крошки и мяса – носа, скул и зубов на нем больше не было.
– Повторяю, его величество вернулся во здравие. Псы, марш на псарню!
Толпа роптала. Обломок на лестнице нехорошо ухмылялся. Стадное чувство перевесило доводы рассудка. Тем более что сзади напирали. Смяв хрупкие преграды благоразумия, глупость ринулась ломать и крушить.
Иван отпрянул назад. Устоять против стада не представлялось возможным. Зато на площадке между двумя лестничными пролетами толпу ждал горячий прием. Факелами, доставшимися ему после первой стычки, имяхранитель огородился от врагов, как огненной сферой. Пламя гулко ревело всего в нескольких дюймах от лиц самых несдержанных бунтовщиков. Стоило «хвосту» толпы подтолкнуть «голову», и впередиидущие попали под громы и молнии.
Звонко застучали друг о друга факелы, которые заговорщики бестолково совали внутрь огненной сферы. Двое-трое из них получили огнем и дубьем прямо в лицо. Иван отступил назад, а толпа замерла перед телами на полу. Раненые слабо ерзали, держась за обожженные лица, стонали. Людское море заволновалось, расступилось, и вперед выступили двое.
Эти-то определенно знали, с какого конца браться за оружие. Иван внимательно их оглядел и медленно спрятал усмешку. Ловкие бойцы заговорщиков закрутили такой же огненный вихрь, как Иван несколько мгновений назад, и с двух сторон ринулись в нападение. Имяхранитель принял первую атаку противников классическим манером. Факелы встретились со звонким стуком. Бойцы обменялись серией ударов. Дальше произошло такое, чему не учат в академиях, кадетских корпусах и школах фехтования. Имяхранитель сломал привычный рисунок боя на палках. Просто бросил факелы в лица нападавшим. Те умело перехватили горящие древки еще в воздухе, однако Иван успел прянуть вниз. Вспорол когтями кастетов связки, мышцы и сухожилия на ногах противников. Дикий рев боли перекрыл гул толпы.
Выпрямляясь, имяхранитель спиной принял слабые тычки факелами. Противники, в горячке боя не почувствовавшие боли, еще стояли и даже пытались сражаться. Когтем на тыльной стороне кастета Иван разорвал гортань одному и вогнал шип в висок второму. Не теряя ни секунды, отступил, ухмыльнулся и, хищно оскалившись, плюнул на трупы.
– Псы, на псарню! – хрипло бросил он в третий раз. – На псарню! Вон!
Толпа потеряла остатки здравомыслия. Будто приливная волна хлынула вперед. Ее пенный гребешок «облизал» Ивана, заставив вновь отступить. Утирая кровь из разбитой губы, имяхранитель развернулся и несколькими гигантскими прыжками унесся на три пролета вверх. Оттуда презрительно рассмеялся в лицо человеческому стаду и скрылся за углом.
Стоило армии заговорщиков добраться туда, как он, укрывшись за прозрачным щитом императорского гвардейца, с разгону врезался в «голову» людской гусеницы. Самых нетерпеливых вынесло с площадки, как сухие листья осенним ветром. Иван, разогнавшись, будто скорый «кольцевой», вылетел за перила. В щите, словно в люльке, он угодил в сердцевину толпы. Там буквально выкосил вокруг себя саженый круг. Заговорщики, подчиняясь закону домино, валились друг на друга, как снопы под ветром. Бросив щит и выхватив из-под ног безжизненное тело, имяхранитель забросил труп на шею, будто волк барана. С жутким ревом, тараня нестройные ряды штурмующих, он врезался в дверной проем, забитый человеческим материалом, как горло бутылки пробкой. Выбив человеческую пробку, швырнул изломанное тело в напиравшую толпу и выхватил кистень.
На улице стало просторнее. Основной поток нападающих уже иссяк. Лишь опоздавшие тонкими ручейками стекались к дверям. У Ивана появилась свобода маневра. Стеснять себя он не стал. Жуткий кистень раскалывал мягкие головы, будто переспелые тыквы. Бунтовщики валились справа и слева, точно кусты под медведем. А тем, кто пытался замахнуться для удара, Иван ломал руки вместе с оружием.
