Медведь спустился метров на десять и снова начал разгребать землю, только глухой стук камней доносился до человека. «Евражек гоняет», — подумал Семен, настраивая бинокль. Потом прильнул к окулярам.
Зверь был огромен. Мощным горбом вздымался загривок, и даже на таком расстоянии было видно, как перекатываются под шкурой массивные мускулы.
«Мишка косолапый по лесу идет... песенку поет...», — чуть шевеля губами, прошептал Семен. Он встречал медведей, при виде которых до последней минуты не чувствуешь ни страха, ни беспокойства — симпатичная морда, умные глаза, сытый, гладкий, красивый... У этого зверя была угловатая пещерная морда, короткая толстая шея, узкий лоб и очень внимательные черные глаза. Вот он повернулся задом — широченные ляжки, поросшие длинной шерстью, — «штаны»... Вот он резко выгнулся и вдруг неожиданно легко и бесшумно прыгнул. Семен даже потерял его из виду, опустил бинокль — да вот же он, совершенно спокойно стоит метрах в трех от рыжего пятна глины, где был секундой раньше.
«Хорош! — подумал Семен. — Ишь, большенький какой», — и снова поднял бинокль.
Морда медведя была испачкана землей, он что-то жевал, и тягучая ниточка слюны стекала из углов черных дряблых губ. До него было метров пятьдесят — дистанция для стрельбы из гладкоствольного ружья предельная. С такого расстояния и по уткам не всегда зашарашишь, а тут все-таки медведь... Семен нагнулся, сорвал зубами сухую былинку, задумчиво пожевал — горькая... Слева к нему не спуститься — склон голый как коленка, да и круто, камушки начнут сыпаться из-под ног, зашумят... И тогда станет ему интересно — медведи народ любопытный — догонит, положит лохматую лапу на плечо, и будешь, орать, как Ренат из Аметистовой партии: «Миша, не трогай меня, я хороший!» А справа — кустики, между ними можно было бы спуститься, если бы не ветер. Ветер-то как раз справа тянет, тут он тебя и вычислит в два счета, вон башку задрал, вытянулся весь — нюхтит...
Семен понял, что медведь не уйдет с этого места долго. Где-то рядом пискнула евражка, еле слышно ей откликнулась другая — колония здесь, весь склон норками изрыт, работы медведю много, пока он нажрется. Значит, можно и полежать, погреться на солнышке, там видно будет... Только бы ребята не кинулись помогать — спугнут или — что еще хуже — нарвутся на зверя, сами напугаются. Медведи в это время, говорят, спокойные — сытые. Хотя он его не кормил, зарекаться нечего.
Постепенно взвинченно-лихое состояние исчезло, мысли потекли спокойней, начали сворачивать в другую сторону. Семен искоса присматривал за зверем, боясь спугнуть его близким взглядом в бинокль, а сам думал о том, что судьбу не перехитришь. Суждено ему было влезть в геологическую робу — теперь ее и с мясом не отдерешь. Он ведь со своими мыслями о женитьбе подумывал и о том, что пора с геологией завязывать. Пробовали, уходили ребята из геологии — и работу находили денежную, и дома жили каждый день, а встретишься с ними, они глаза виноватые прячут и все бодрячком-бодрячком про себя рассказать торопятся: «стенку», мол, румынскую купил, теперь на машину деньги копит, смеется: «На три колеса уже есть». И торопятся-торопятся, не дают слово вставить. Чего торопиться-то, все понятно. Они ушли, а его судьба — жить и работать в поле. Раньше работал — горя не знал, а стоило чуть свернуть в сторону... Кто-то его караулит, видать, как он караулит этого медведя. А ведь зверь может не подняться, по каньону уйдет низом. А если поднимется? Ружьишко-то 16-го калибра, одностволка... С таким хорошо фруктовые сады на Дону охранять, а не медведя скрадывать. Этот зверь, если на дыбы встанет, то как раз Семенова голова ему под мышкой будет. Здоровый, черт...
«А вот и хорошо, — вдруг словно сказал ему кто-то на ухо. — С карабином или пятизарядкой и дурак ухайдакает. А ты с этой пукалкой попробуй. Судьбу ломать надо».
И тут захотелось встряхнуться, вырваться из сонного равнодушия, что мучает с прошлой осени. Захотелось погадать: повезет — не повезет. Если «да» — то новая жизнь начнется. Хорошая, яркая... Почему-то мелькнули перед глазами светлые, коротко остриженные волосы этой молодой специалистки, Надежды. Глазастая, однако... Первая медведя увидела. Он вдруг снова почувствовал, что поднимается эта мутная, дурная волна, что чей-то голос опять нашептывает: «Чем не случай перед девкой отличиться? Из нее потом, как из глины, такого человека слепить можно будет... Какого захочешь!» Может, не зря эти мысли в голову лезут, может, это и есть шанс вырваться в новую жизнь?
— Ну, давай, земляк, думай — пойдешь ты ко мне или нет, — сказал Семен одним дыханием, поднимая ружье. — Не то я тут с тобой на камнях радикулит заработаю.
Медведь повернулся и легко пошел вверх по склону — башка низко опущена, над лопатками буграми перекатывается шкура, быстро шел, красиво. Метров через десять он остановился, вытянул морду, начал смотреть на палатки.
«Ребята загоношились... — лихорадочно подумал Семен. — Уйдет, уйдет сейчас... Далеко, черт... Хотя пули — «турбинки», метров на пятьдесят прицельно бить можно... Да к тому же лежа, как в тире...» Он уперся локтем в плоский камень, вздохнул поглубже, выдохнул наполовину, быстро поймал в прорезь прицела бурый, с рыжими подпалинами бок — под левую лапу! — и нажал на спуск.
Хрястнул выстрел, и эхо с треском шарахнулось по горам! Медведь резко сел, задрал морду и замер, чуть покачиваясь. «По позвоночнику влепил, по хребтине...» — быстро подумал Семен, переломил «ижевку», инжектор масляно чавкнул, выталкивая гильзу... На ходу, торопливо он выбросил ее на камни, перезарядил и, уже спускаясь по крутому склону, приостановился и выстрелил еще раз, целя в голову.
Медведь резко шарахнулся в его сторону и вдруг пошел широким махом вверх по склону, пошел легко и быстро — очень быстро! «Да что же это...» — подумал Семен, пятясь. Зазвенело в ушах, секунды стали тягучими и вязкими... Резким движением он переломил эту чертову одностволку, втолкнул новый патрон и тут же выстрелил навскидку, где-то посредине наплывающей бурой массы. Он мгновенно увидел, как прибило шерсть на груди зверя, тот резко дернулся, осел всей массой на задние лапы, но через секунду он снова уже шел на человека, так же быстро и ровно, не сворачивая... За эту секунду Семен опять успел переломить ружье, выдрать патрон из подсумка и, когда медведь снова пошел на него, начал совать патрон в ствол. Патрон не шел. Загребая сапогами сыпучие камушки, пятясь и приседая, не выпуская из виду раненого зверя, Семен краем глаза успел заметить: стреляная гильза сидела плотно в стволе, и дырка в разбитом капсюле показалась ему жирной точкой. Ломая ногти, обдирая пальцы, Семен рвал эту гильзу из ружья, рвал даже тогда, когда медведь дошел до него, хрипло выдохнул в лицо гнилостным запахом земли и мяса, глянул человеку в зрачки невидящими колючими глазами, конвульсивно зевнул черной шершавой пастью. У Семена той же мерзкой судорогой повело, раззявило рот. Зверь тяжело прошел рядом, чуть не толкнув его огромным, дышащим телом. Семен послушно повернулся на ватных ногах, сделал вдогонку три коротких, ковыляющих шага, потом страшным усилием воли заставил себя остановиться, еще раз попробовал обломками ногтей выцарапать раздутую гильзу, но только измазал ее кровью... Тогда он резко закрыл ружье и почти бегом начал спускаться по борту каньона к палаткам. Где-то на середине склона его вдруг вывернуло, выполаскивая почти до желчи. Он минуту постоял, вытер рукавом безвольные губы, бороду, сплюнул кислятину и равнодушно подумал: «Вот оно как... медвежья охота... мужские забавы...», — со всхлипом вдохнул и начал снова спускаться к палаткам.
