Полковник Пантель повернулся к девушке:
— Вы не очень хорошо выглядите, Мадлен. Ваш цвет лица... Вам нужно наверх, подышать свежим воздухом.
— Ничего, это пройдет.
— Вы не можете все время жить в четырех стенах. Так вы подорвете здоровье и не сможете эффективно работать. Вы же этого не хотите, правда?
— Знакома ли вам всепоглощающая страсть, полковник?
— Конечно. Безопасность моей страны — вот моя страсть.
— А моя страсть — выживание нашего биологического вида. Так что личные удобства не имеют для меня никакого значения.
— Вы не правы. Чтобы хорошо работать, нужно время от времени проветриваться.
— Выйти на поверхность — значит подвергнуть себя риску погибнуть, не завершив работу. Моя жизнь уже не принадлежит мне.
— Пока я рядом, вы будете в полной безопасности. Со мной вам нечего бояться.
— А если те, кто напал тогда на меня, вновь отыщут мой след?
— Я сумею вас защитить. Доверьтесь мне. Моя первоочередная задача — обеспечить вашу безопасность. А также следить за вашим здоровьем.
— Я думаю, что мне лучше держаться подальше от поверхности и людей. С некоторых пор я считаю человечество слепым стадом, бредущим к обрыву. Они напоминают леммингов. Стоит одному прыгнуть в воду, как все остальные следуют его примеру. Чтобы помочь им, я должна держаться подальше от них.
Полковник подошел к выставленным в ряд яйцам. В оранжевом свете видны были этикетки с надписью «Ева» и трехзначными номерами.
— А ведь сегодня особенный день, Мадлен.
— Да?
— Ваш день рождения.
— Правда? Я совсем забыла...
— Моя мать вместе... с вашей решила устроить маленький праздник.
— Вот так-так!
— Знаю, вашего мнения на этот счет не спросили. Но я считаю, это хорошо. Они уже заказали шикарный ресторан на этот вечер.
Мадлен энергично покачала головой:
— Исключено! У меня тут вот-вот начнет вылупляться первый человек. Я ни за что на свете не пропущу этого.
Мадлен подвела полковника к застекленной комнате, также залитой ярким оранжевым светом. Там находилось всего одно яйцо, окутанное поднимавшимися вверх клубами пара.
Термометр показывал 37,2 °С.
— Высиживание яйца с Евой-103 продолжается почти восемнадцать месяцев. На рентгеновских снимках видно, что зародыш практически доношен. Он готов вылупиться. Это первое человеческое яйцо, в процессе созревания которого не произошло никаких отклонений.
Мадлен включила монитор, и Жерар различил темный силуэт зародыша, медленно плававшего в вязкой жидкости.
— Восемнадцать? Но ведь человеческий зародыш развивается за девять месяцев...
— А вот и нет. Нормальный период созревания человека составляет восемнадцать месяцев. Организм живородящей матери выталкивает нас через девять месяцев после зачатия, так как таз у женщин слишком узок, чтобы обеспечить проход зародыша, достигшего полной зрелости.
— Вы хотите сказать, что мы все рождаемся недоношенными? — с недоумением спросил полковник Дантель.
— Конечно. Потому что, если перейти на понятные военным термины, ствол орудия слишком узок и снаряд может застрять. Вспомните, сколько женщин умирало раньше во время родов от кровотечения. Все потому, что слишком крупные дети, выходя наружу, разрывали шейку матки.
Однако офицера, похоже, это не убедило.
— Если вы сомневаетесь, сравните людей с лошадьми. У них беременность продолжается восемнадцать месяцев, и всего через несколько минут после появления на свет жеребята способны прыгать и самостоятельно искать пищу. А человеческий ребенок, рожденный через девять месяцев после зачатия, не умеет ни ходить, ни питаться без посторонней помощи.
— Это действительно весомый аргумент. Значит, ваша Ева-103 провела в яйце восемнадцать месяцев и с минуты на минуту готова вылупиться?
Мадлен кивнула.
— Ева-103... Она неуязвима, как царь Митридат.
Девушка повернула выключатель, и в динамиках стало слышно, как бьется сердце зародыша.
— Царь Митридат каждый день принимал небольшую дозу яда, чтобы привыкнуть к нему.
— Так и вы приучили Еву-103 к радиации, чтобы этот яд не смог причинить ей вреда.
— Совершенно верно. Яйцо непрерывно подвергается радиоактивному излучению, уровень которого я постепенно увеличиваю.
Мадлен нажала на кнопку, и белую скорлупу осветил мигающий зеленый свет.
— Благодаря этому после рождения Ева-103 будет абсолютно невосприимчива к радиации.
— Мадлен, вы — гений! Но очень бледный! И у вас сегодня день рождения. Послушайте, я не думаю, что вашим исследованиям повредит, если вы всего на час покинете лабораторию. Даже куры не сидят на яйцах неотлучно.
Колонна бронированных автомобилей остановилась перед Эйфелевой башней. Из них стремительно выскочила группа телохранителей с наушниками внутренней связи. Следом, держа за руку Мадлен Валлемберг, появился полковник Пантель.
Мадлен с наслаждением вдыхала свежий воздух. Замерев на несколько секунд, она посмотрела на звездное небо. Настоящее. Она и забыла, как приятна жизнь вне четырех стен; ее восхищали запахи и ветерок, освежающий кожу.
Полицейское оцепление и группа фотографов тоже были тут, что означало: информация о семейном празднике уже просочилась к посторонним людям. Ее ждали. У Мадлен возникло ощущение, что она попала в западню, однако присутствие полковника, не выпускавшего ее руки, успокаивало ее. Репортеры непрерывно фотографировали кортеж, пока он не добрался до лифта, поднимающего посетителей в ресторан «Жюль Верн» на втором этаже Эйфелевой башни.
Карина и Мария-Жозефина уже наполняли бокалы шампанским.
— С днем рождения, Мадлен! — воскликнули они хором.
Девушка заняла свое место, радуясь тому, что снова общается с людьми. Жерар Пантель сел рядом с ней, по-прежнему не теряя бдительности.
Метрдотель принес поднос с маленькими вазочками, наполненными черными крупинками.
Мадлен спросила:
— Что это?
— Черная икра.
— Увы, с тех пор, как я стала работать с яйцами, я больше не могу их есть. Ни икру рыб, ни куриные или перепелиные яйца, ни тараму[42]. Я думаю, что всякое живое существо имеет право достичь зрелого возраста.
— Черт, — сказал Жерар Пантель. — Я должен был об этом подумать. Значит, вы не едите детенышей... Ни телятины, ни молодого барашка?..
— Ни поросят, ни кабанят.
Он налил Мадлен выпить и заказал блюда из овощей.
Карина подняла бокал:
— За яйца!
— За детей, которые растут! — поддержала ее Мария-Жозефина.
— За жизнь, которая продолжается, несмотря ни на что! — продолжила Мадлен.
— За дам! — провозгласил полковник. — Я согласен с поэтом и считаю, что «женщина — это будущее мужчины».
