Нога заскользила в лужице тягучей темной жидкости. По краям лужица совсем подсохла. И там, где свисала вторая веревка, растекалось такое же темное пятно. Сергей присел на корточки и вблизи увидел, что пятен таких, только старых, высохших давно, много вдоль дощатой перегородки. Дверь скрипнула, и он бросился в тень столба, подпирающего трибуну, а когда выглянул, понял, что шевелится дверь от ветра. И все равно очень захотелось выйти отсюда поскорее, сесть на автобус, уехать в свою такую надежную квартиру и закрыть на замок дверь. Но Сергей пошел все-таки еще вглубь, прошел почти всю дугу трибуны, и вдруг пробежавший сквозняк ударил в него резким запахом гниения. Вокруг было голо, стоял только большой дощатый ларь. Возле него зловоние было и вовсе невыносимым. Задержав дыхание, Сергей поднял крышку.
Мурки, Барсики, Васьки… Некоторые лежали здесь давно уже, растопырив одеревеневшие лапы. Про набросанных сверху можно было бы подумать, что они спят, если б не закрашенные кровью дыры пулевых пробоин. А снизу торчали еще хвосты и лапы. И понятно стало, зачем нужны были веревки у мишени: кошек привязывали… Сергей уронил крышку на ларь, выбежал из-под трибуны. Он обтер руки о траву. Потом добрел до колонки и долго мыл их. Промокли, противно облепив ноги, брюки, и сморщились от воды туфли, а он все поливал и поливал ладони, прикоснувшиеся к ларю с кошачьими трупами. Потом, чтобы утереться, он вытянул из кармана носовой платок, и ему показалось, что и платок пахнет падалью.
В автобусе он сел на заднее сиденье, рядом с мотором, но и сквозь бензиновый аромат к нему пробился запах из ящика.
Дома Сергей долго мыл руки горячей водой, снова мылил. Рубашку, брюки, туфли — все, в чем он стоял возле кошачьего саркофага, он бросил на балкон, проветриться. Потом позвонил Светке.
— Твоего братца я нашел. Он в полном здравии. Развлекается вместе со своими дружками. Должен сказать, что развлечения эти предусмотрены уголовным кодексом. Лично меня он больше не интересует. Хочешь — перевоспитывай его сама. Или подожди, когда его воспитание полностью возьмет на себя государство.
— Сережа, ты не можешь так все оставить! Ты ведь с ним так ни разу всерьез и не поговорил! Ты должен что-нибудь сделать… — Сергей слушал все это молча, и Светкины интонации сменились: — Ты ведь придумаешь, как его вытащить? Ради меня?
— Честно говоря, мне надоело в этом копаться, даже ради тебя.
Сергей рассчитывал на жестокость этой фразы. Светка, к которой он привык, должна была обидеться на нее и бросить трубку. И тогда все решилось бы само собой. Он не пошел бы больше, как это бывало обычно, к ней мириться, а Светка не привыкла признавать себя неправой, и когда будет все кончено со Светкой, можно будет благополучно забыть и об ее брате.
— Сереженька, миленький, подожди! Мне очень нужно, чтобы ты приехал ко мне. Ну, пожалуйста! Ты сейчас не очень занят? Хоть не надолго, а?
И, сознавая, что означает это согласие, и не желая его, Сергей выдохнул все-таки:
— Жди, еду.
* * *
Как Сергей предполагал, так все и было. И Светкина нежность, и слезы ее, и просьба все рассказать, и тут же — гневное «неправда, ты это выдумал», и следом — просьба простить, и снова упреки, сглаженные ласками. И когда Сергей понял, что избавления ему не будет, и шепнул в Светкину мокрую щеку обещание поговорить-таки по-мужски с Андрюшкой, и признал, что он, конечно же, «не такой», он вновь задохнулся от обвального запаха падали. Он тяжело оторвался от Светки.
— Я пошел. Мне надо… А как только Юша вернется, ты мне позвонишь.
И Светка не стала ничего спрашивать и не попросила задержаться. Тихая и послушная, она проводила его до двери — мягкая, в халате, ставшем уже слишком тесным, такая домашняя, обволакивающе-уютная, что Сергей обозвал себя дураком за недавнее желание расстаться с ней.
* * *
Любящая женщина закрыла за ним дверь, и он чувствовал себя умным, и сильным, и все умеющим. И еще он знал, что сумеет довести до конца любое дело.
А когда он вышел во двор, он встретил Диму. И Славу. И двоих из тех, кто был с ними на стадионе.
— Как жизнь? — давя внутри себя удивление, спросил Дима.
— Лучше всех, — ответил Сергей.
А Слава молча отвернулся. Но Сергей разглядел, что левая скула у него черно-фиолетовая.
Сергей не стал ждать еще вопросов. Он свернул за угол, к трамвайной остановке. Он не оглядывался, хоть мышцы на спине и пособрались в ожидании удара, и оглянуться очень хотелось.
Подошел трамвай, Сергей вошел в первый вагон. По студенческой привычке он встал у заднего стекла — здесь между стеклом и поручнем была полочка, на которую удобно было ставить портфель. Трамвай тронулся, и вдруг в глубине второго вагона — почти пустого — Сергей увидел «фирменный» силуэт «рыбы-лоцмана» из только что стоявших у подъезда.
Ощущение собственной силы все не оставляло Сергея, и то, что за ним пустили вдруг слежку, рассмешило его. Но потом он нащупал в кармане шарики выколупанных пуль и вспомнил дыры, пробитые ими. Смеяться, пожалуй, не следовало.
На следующей остановке, дождавшись предупреждения вожатой: «Осторожно, двери закрываются», Сергей выскользнул на улицу, отметив удовлетворенно, как заметался за мутным стеклом «лоцман». Но когда он оглянулся, то увидел, что второй «лоцман» стоит рядом. Значит, он ехал в том же вагоне, и Сергей, слишком довольный своей сообразительностью, наблюдательностью и ловкостью, не заметил его. «Лоцман» почтительно соблюдал дистанцию, да и комплекция его предполагала, что поручено ему только следить и ничего больше, но Сергей держался все же людных улиц. И домой он не пошел. Тоже на всякий случай. Он пошел в общежитие. Вместо приветливой тети Лены на вахте сидела студентка, потребовавшая, чтобы Сергей заложил какой-нибудь документ. Сергей отдал ей студенческий билет и попробовал сказать комплимент. Но девушка была некрасивая, и о том, что она некрасивая, знала, и комплименту не поверила. А может, Сергей сразу ей не понравился, и она не захотела с ним разговаривать. Но, наклоняясь к девушке, Сергей скосил глаза на вход. В проеме двери маячил «лоцман № 2».
Перед сто третьей Сергей остановился и на всякий случай постучал.
— Вламывайтесь! — пригласили его.
Он вошел. ВФ лежал на кровати, по-солдатски застеленной одеялом. Не только одетый, но и обутый. Правда, ноги в тяжелых туристских ботинках он взгромоздил на спинку кровати, и вначале Сергей увидел рифленые подошвы, и только потом — приподнявшуюся лохматую голову хозяина.
— Будь здрав, боярин, — Сергей поклонился в пояс.
— Закрой дверь — сквозит, — в ответ буркнул ВФ.
