Небольшой желтый дом совершенно не изменился. Он подкидывал матери денег, надеясь, что она подстрижет деревья, покрасит забор и крышу, обустроит ветшающую беседку — тщетно. Старину Бобби интересовали только его барабаны, травка и такие же седые, волосатые неудачники. Мать преподавала йогу, зарабатывала кое-что на занятиях для беременных, доедала оставшиеся от отца сбережения и за домом следила спустя рукава. В молодости она хорошо пела, выступала в чикагских клубах, её любили друзья, и, сказать по совести, она была не самой плохой матерью. Но ожидать от неё заботы было попросту глупо. Джереми понимал сестру, которая, уехав в Вермонт, показывалась домой раз в году, на день Благодарения. Сам он так не умел. «Наша порода», с гордостью говорила Ба. Поэтому, в общем, и не женился — ему претила семья, в которой каждый был сам по себе и сам за себя.
У матери к счастью нарисовалась клиентка, нуждающаяся в особо продвинутом комплексе йоги для зрелых дам. Поэтому короткий рассказ Монготройда о врачебной ошибке был воспринят спокойно — сын приехал, значит, все будет хорошо. Обед в два, ужин в семь, деньги оставь в буфете! Его бывшая детская по-прежнему пустовала, он сложил вещи в комнату, бросил сонному Бобби «буду вечером», вывел из гаража велосипед, сел и поехал.
«Лайонс Вудс» был лучшим парком на свете. Лесом, прерией, островом Робинзона, чужой планетой, обиталищем Душегуба и полем брани для рыцарей плаща и кинжала от восьми до двенадцати лет включительно. Там жили еноты, лисы и белки, важно трясли хвостами бесстыжие скунсы, ухали совы, трещали и стрекотали мелкие птицы — у Джереми никак не получалось запомнить, какая из них как называется, а зазнайка Марк Гриншпун знал всех. Он сейчас в Филадельфии, Марк, изучает своих дроздов под руководством самого Джеймса Бонда — старикашки-профессора с кучей регалий. А красавчик Пит Кроу умер от героина в 99 м. А Миха Плотникофф, славный Миха, которому не было равных в бейсболе, связался с русской мафией и схлопотал пожизненное. А Сэмюел Айерс приобрел аптеку на Джексон-стрит — он когда-то мечтал полететь на луну, Сэм, а теперь пересчитывает таблетки и боком проходит в двери. А на этой скамейке с видом на дубовую рощу мы с Меделайн в первый раз целовались — у неё на зубах были скобки, и она жутко стеснялась…
Подгоняемый теплым ветром мистер Монготройд крутил педали и наслаждался. Он не помнил уже, когда в последний раз мог позволить себе просто гулять по лесу, валяться на свежей траве, подманивать белку завалявшимся в кармане арахисом, любоваться на пышный ковер золотых одуванчиков. Он четко знал — жизнь спешит, кто остановился — отстанет и будет сметен на обочину, к беспомощным старикам и тупым маргиналам, живущим на пособие, жрущим и пьющим. В мире нет ни места, ни времени для подлинной пронзительной красоты. «Спокойное достоинство, каким отмечена жизнь людей благородных, исконное изящество былых времен. В те времена я просто жил, не понимая их медлительного очарования и прелести — этого их совершенства, этой гармонии, как в греческом искусстве». Раньше было куда бежать, нынче вай-фай, кока-кола и целлулоидная улыбка цивилизации украшают жизнь даже в Африке и Тибете. Что говорить об одноэтажной Америке? Черно-белые фильмы остались в прошлом, Дина Дурбин с божественным «Весна в моем сердце» перестала звучать… «Старый ты хрен, Монготройд!» усмехнулся Джереми. «Нашел о чем тосковать — время проходит и без толку раскорячиваться в потоке у него на пути». Он пустил велосипед под горку и по-мальчишески рассмеялся, чудом удержав равновесие. Вокруг как оглашенные орали вороны, молодая зелень рвалась вверх, к солнцу и до заката жизни оставалась вся жизнь.
Он вернулся домой к пяти, усталый и счастливый. Привычное ворчание мамы согрело душу, обещанный суп из бамии, приправленный ради дорогого гостя настоящими сливками, оказался отнюдь не таким противным, как ему помнилось, и даже сальные шуточки Бобби не раздражали Монготройда. Другой семьи у него все равно не было. После ужина он повалялся часок в своей комнате, пересматривая старые записи, копаясь в школьных фотографиях, разглядывая лица друзей. Потом принял душ, сменил рубашку, тронул щеки одеколоном и распустил волосы — женщинам это нравилось.
…Мисс Фуллер, как и ожидалось, клюнула сразу. Монготройд немного последил за игрой, похвалил бросок — играла она вправду классно, била сильно и швыряла мячи красиво. Он предложил партию, аккуратно проиграл, поставил девушкам по коктейлю, а потом, когда мисс Инсли отлучилась попудрить носик, поинтересовался, что очаровательная Кэролайн думает по поводу мохито в «Гринтауне». Остальное было делом техники — Монготройд умел очаровывать женщин, ничего им не обещая. К одиннадцати мисс Фуллер была болтлива, пьяна и готова на все.
— Так что учудил этот старик, Кэролайн?
— Заявил, что знает Маркуса дольше, чем меня, и предпочтет расстаться с Лэйк-Парком, чем со своим паршивым котом. И представляешь себе — тотчас позвонил сыну, тот примчался из Оклахомы, и спустя неделю этого упрямого идиота перевели от нас на Сансет-роуд. Дом потерял хорошие деньги. И я тоже.
— Люди к старости порой становятся невыносимы, — посочувствовал Монготройд. — На них не угодишь.
— У них все есть — прекрасный уход, сбалансированное меню, чудный вид из окна и свежайший воздух. Все дорожки в парке расчищены, все коляски для прогулок — самых лучших моделей. Никаких беспокойств, никаких треволнений, если кто-то из персонала позволяет себе повысить на пациента голос, его тут же уволят… Что им ещё нужно? — у Кэролайн дернулось веко, она все больше злилась.
— Не иначе, чтобы директор собственноручно носил их в ванную и отмывал их старые задницы, не так ли?
Кэролайн выругалась и сбила со стола бокал. Монготройд махнул рукой официанту и подмигнул, мол включите в счет.
— Они думают, что за деньги их капризы должны выполняться в точности, дорогая?
— Ненавижу. Ненавижу эти дряблые туши, тупые глаза, сопли, слезы и постоянный визг. Ненавижу затхлый, сладенький запах, словно они уже умерли, дрожащие пальцы, слюнявые рты, бесконечную идиотскую болтовню, сплетни, бред, крики и жалобы… Думаешь, я стерва, что их не жалею?
— Ну что, ты, дорогая, я прекрасно тебя понимаю, адская работа…
— Ни хрена ты не понимаешь, чистюля! Ты дерьмо хоть раз в жизни видел?!
— Видел, — угрюмо сказал Монготройд. — Когда я служил в полиции и нас вызвали к наркоманке, умершей от передоза. Она обделалась перед смертью и смердела как слон, а её сын сидел рядом и говорил «мама спит, не будите маму».
Сразу замолчав, Кэролайн сильно, до хруста сжала ему руку. Он ощутил её страх и её сочувствие — истеричное, пьяное. Она жалела его за ту боль, которую ощущала сама.
