Я поспешно исследовал раму окна и опять не понял, как она открывается. Придется бежать вниз.
Хорошо, что я замешкался и не побежал сразу. К Мефодию, непочтительно расталкивая ряженых, приблизился Савка и стал ему что-то втолковывать. Мефодий послушал, согнутым пальцем свободной руки постучал себя по лбу и что-то спросил. Савка развел руками, задрав очи гор`е, а потом указал куда-то на восток и вверх — не то на Колдун-Гору, не то на Деймос. Мефодий посмотрел в ту сторону, почесал в затылке, ухватил Савку за ухо, и они пошли по песчаной дорожке прочь от моего терема. Ряженые бояре, толкаясь и кланяясь, расступились.
Я снова ощупал раму окна и несколько раз толкнул. Она была сделана прочно. Тогда я вспомнил о ключе, достал его из кармана, зажал в кулаке и размахнулся, моля Бога о том, чтобы это оказалось обычное, а не гермостекло.
Бог услышал мою молитву…
Мефодий выглядел не многим лучше Петина. Правда, ожогов на лице не было — но было множество мелких ссадин, два аккуратных пластыря на правой скуле и густая россыпь черных точек над и под правым глазом. Наверное, он успел зажмуриться, прежде чем что-то там произошло…
Завтрак нам подали в светлицу — и сюда же принесли мою цивильную одежду, а едва задрапировали разбитое окно и подмели осколки, я погнал всех вон. И Дашку тоже, но Мефодий ее задержал — ухватил, привстав из кресла, за сарафан, притянул к себе и усадил на правый подлокотник. Поющую устрицу он еще раньше пристроил слева от себя, на полу, и то и дело притрагивался к ней и поглаживал, словно боялся, что она убежит.
Вот и сейчас, пока людишки, толкаясь в дверях, покидали светлицу, он левой рукой поглаживал сверток, а правой похлопывал по Дашкиному бедру.
— Я думал, ты что-то хочешь мне рассказать, — сказал я, когда мы остались втроем, и покосился на Дашку. На похлопываемое бедро.
— А ты не ревнуй, — хохотнул Мефодий. — Я же вот не ревную! — Мягким тычком пониже спины он столкнул Дашку с подлокотника и велел: — А ну-ка, Дарья, закрой поплотнее дверь да помоги светлому князю одеться.
— И ты туда же, — вздохнул я.
Мефодий снова хохотнул и потянулся к братине с медом.
Пока Дашка запирала дверь, я натянул плавки и брюки, с облегчением избавился от дурацкого кафтана, стянул через голову ночную сорочку и стал одеваться дальше. Одежда была моя, но не та, в которой я приехал с Пустоши, а та, что оставалась в номере «Вояжера». Рубашку кто-то постирал и погладил. Фрак тоже был отутюжен и приятно похрустывал, а лацканы сами собой улеглись модными волнами. Вот только карманы фрака были пусты, потому что и земной паспорт, и кредитная карточка (бесполезная, но все равно жалко), и справка о доле в Казне остались в карманах старого. А прочие документы — в папке на переднем сиденьи «ханьяна»… Черт с ними, никуда не денутся!
Зато теперь, когда на мне опять были штаны, все происходящее перестало казаться причудливым сном. И требовало объяснений.
Я застегнул ботинки, выпрямился и посмотрел на Мефодия. Мефодий не спешил объяснять — он насыщался. Неторопливо, но основательно. И, подбирая все, что подкладывала ему Дашка, то и дело дотрагивался левой рукой до устрицы.
Дашка сидела справа от него, не на подлокотнике, а тоже в кресле. Кокошник она сняла, волосы распустила, румяна стерла. Бус и браслетов на ней тоже не было, а ярко-синий сарафан и белоснежная хрустящая сорочка отнюдь не выглядели архаично и очень даже гармонировали с моим парадным фраком. С мятым-перемятым комбинезоном Государя-Самодержца они нисколько не гармонировали.
Я удовлетворенно улыбнулся и сел напротив Мефодия. Он, перегнувшись через стол, наполнил мою чару, потом Дашкину, откинулся и поднял свою. Дашка поставила передо мной паштет и стала придвигать что-то еще.
— Прочел? — спросил Мефодий, когда мы выпили, и кивнул на столик возле окна, где лежала книга.
— Не успел.
— Молодец! — прокомментировал он. — Чем меньше знаешь, тем спокойнее живешь.
— Это юмор? — осведомился я.
— Это мудрость, — ответил он, жуя и потому невнятно.
— Глупости там одни, — подала голос Дашка.
— Не скажите, барышня, — невнятно проговорил Мефодий и глотнул. — Кое-что изложено с удивительной точностью. Правда, тали он почему-то называет стропами, вместо «взять рифы» пишет «подвернуть край», гондола и корпус для него одно и то же, и так далее. Но если отвлечься от терминологии, можно подумать, будто он своими глазами наблюдал разворот «Лены».
— Почему бы и нет? — спросил я. — Он мог видеть отчет экспедиции, там этот разворот зафиксирован. Я, например, видел.
— Ты! — возразил Мефодий. — А он не мог. Ты посмотрел дату написания?
— Неужели до?
— За полгода до. Не до разворота, разумеется, а до возвращения «Луары».
— А еще? — спросил я, помолчав.
Мефодий рассеянно посмотрел на меня и снова стал поглаживать свою устрицу. Он словно раздумывал, продолжать ли.
Дашка сидела, подперев кулачком подбородок и взглядом поощряла мое любопытство. Сама она почему-то не хотела поторапливать и понукать Мефодия.
— Что еще он видел? — повторил я.
— Знал, — поправил Мефодий. — Это не одно и то же…
— Пусть так. Что еще он знал, хотя и не видел? Битву на Альте и бегство Святополка на восток?
Мефодий громко хмыкнул, оставил в покое устрицу, привстал и опять наполнил наши чары.
— Легче перечислить то, чего он не знал, — заявил он, садясь. — Он ничего не знал про дядю Бена — или почти ничего, и это очень странно. Он ничего не знал про меня. Но это уже не так странно, потому что я родился после разворота. Который, кстати, никаким разворотом не был, а только выглядел — этого он тоже не знал. И еще ему пришлось выдумывать скальных червей, чтобы заштопать дыры и убрать противоречия, но ему было невдомек, что он выдумывает. Он полагал, что знает. Вот, вроде бы, и все… Впрочем, ты все равно еще не читал.
— Ты мог бы дать мне эту книгу и раньше, — проворчал я.
— Я надеялся, что ты сумеешь улететь отсюда, — возразил Мефодий. — Я недооценил глупость нашей администрации. Теперь тебе придется узнать все и принять решение… Мужайся, потомок! — Он поднял чару и улыбнулся мне.
Я посмотрел на Дашку. Она тоже сочувственно улыбнулась мне и тоже подняла чару.
«Неужели тоже прабабушка?» — подумал я, ощущая некий нехороший холодок в животе.
…Их было пятеро, оставшихся в живых участников Последней Звездной: сестры-близняшки Бекки и Сара Айсфилд, Люська (Люсьен) Молодцов-Пуатье, Мефодий и дядя Бен. Все они, кроме дяди Бена, родились на «Луаре».
