— Ирина, — сказал он и дотронулся до ее локтя. Ира вздрогнула. — Извините, я бы хотел… Если не трудно, еще раз удостоверения личности — ваше и вашей свекрови. Принесите, пожалуйста.
Ира поднялась и пошла в свою… ее и Алика… комнату. Ей и в голову не пришло спросить, зачем следователю удостоверения, которые он уже сто раз видел и с которых наверняка сделал несколько копий.
— Ну? — спросил Учитель, когда Ира вышла. — Повторите, пожалуйста, слово в слово. Я расслышал только половину и не хочу ошибиться…
Я повторил наш с Ингой странный разговор, добавив в конце:
— Конечно, это была память о том, что произошло в другой ветви. Но это не может служить уликой или свидетельским показанием, верно?
— Нет, — покачал головой следователь. — Естественно, нет. — А если, — сказал я, — о чем-то вдруг вспомнят Шауль
Бардана, Миша Бреннер и…
Я чуть было не назвал Олега Караганова, но вовремя вспомнил, что это имя в наших разговорах не упоминалось, и незачем обращать внимание Учителя на человека, который даже в другой ветви скорее всего не имел к смерти Алика никакого отношения.
Учитель понял, видимо, что я не закончил начатую фразу, но не стал допытываться.
— Ну, вспомнят, — сказал он. — И что мне с этим делать? Что они, собственно, могут вспомнить? Мы вроде оба знаем уже, кто…
Он замолчал — вошла Ира.
— Спасибо, — пробормотал Учитель и принялся срисовывать себе в блокнот из удостоверений сведения, которые еще утром знал наизусть.
— Спасибо, — еще раз сказал он, возвратив Ире документы.; — Пожалуй, я пойду. Постарайтесь выспаться, хорошо? Завтра….
Учитель не закончил фразу, тяжело поднялся, посмотрел на часы — половина двенадцатого, не такое в принципе позднее время, можно еще посидеть, помучить подозреваемых, но то ли не было у него такого настроения, то ли следователь уже все для себя решил он протянул мне руку, которую я пожал без особого желания, а Ире кивнул и пошел к двери.
— Вы… — спросила Ира, глядя ему в спину. — Вы узнали, кто это сделал?
Учитель остановился. Он не оборачивался, мы видели его спину, он молчал, Ира ждала, а я думал о том, что именно такое мгновение и называется моментом истины. Мы могли с ним еще много часов ходить вокруг да около, убеждая друг друга, находя и отбрасывая аргументы, а Ира задала прямой вопрос, потому что ей надо было знать, как жить дальше, и сейчас следователь скажет слово и тем самым для себя тоже решит, как ему дальше жить.
— Я знаю, кто этого не сделал, — сказал Учитель и медленно обернулся. Взгляд у него был усталым, но спокойным. — Учитывая странную болезнь, которой страдал ваш муж… Я еще должен обсудить это с судебно-медицинским экспертом и со специалистами по внутренним болезням… — Учитель говорил медленно, раздумчиво, не только для Иры предназначались его слова, но и для меня — для меня, похоже, в первую очередь. Учти, мол, я принял решение, а ты уж, как знаешь… — Видимо, имел место случай возникновения так называемых стигматов…
Однако! Я мысленно восхитился его фантазии. Конечно. Стигматы. Раны, возникающие на теле благодаря психическому воздействию сознания на организм. Я, правда, не знал ни одного случая, когда стигматы доводили человека до реальной физической смерти. Страдания — да, мучительные страдания, но… Алик действительно был человеком именно такого психического склада. И вчера он был не в себе, точно. Но…
Собственно, какую еще разумную и относительно непротиворечивую версию мог представить господин Учитель своему начальству? Правда, нужно еще убедить в этой — тоже очень фантастической — версий судмедэкспертов и врачей, лечивших Алика.
— Стигматы, — сказала Ира. — Это когда… Вы имеете ввиду, что и раньше тоже…
— Конечно, — твердо сказал Учитель. — Стигматы бывают внешние, но случаются и внутренние. Психика человека — очень сложная штука.
— Да, — пробормотала Ира.
— Согласитесь, продолжал Учитель, — это все объясняет. Не только то, что произошло на ваших глазах, но и то, что происходило с вашим мужем в течение многих лет. Думаю, медики со мной согласятся.
Он посмотрел мне в глаза — во взгляде его не было и признаков сомнения. Он действительно решил, как будет действовать и какой представит отчет. Что ж…
Похоже, следователь хотел пожелать нам обойм спокойной ночи, но не стал этого делать. Несколько секунд спустя захлопнулась входная дверь.
— Я тоже пойду, — сказал я.
— Иди, Мотя, — кивнула Ира. — Анна Наумовна… может, и не спит, но у нее тихо. Игорь в школу не пойдет. А я попробую заснуть, не держусь на ногах…
— Спокойной ночи, Ира, — сказал я, — то есть я имею в
виду…
— Спокойной ночи, Матвей, — сказала Ира. — Чего уж теперь…
Не знаю, что она имела в виду.
В кармане завибрировал мобильник. На этот раз точно Галка.
— Ты еще у…
— Уже выхожу. Буду дома минут через двадцать.
— Как там?
— Более или менее. Света спит?
— Да. Я тебя жду.
— Передай Галке, что я ей очень благодарна, — сказала Ира.
— Обязательно. Она придет утром, поможет. А я поеду в
Абу-Кабир.
Ира промолчала, и я ушел.
На улице было душно, я сел за руль, но не стал заводить двигатель, хотелось посидеть немного, собраться с мыслями. Улица была пуста, но в окнах горел свет, откуда-то доносились
звуки восточной музыки, кто-то громко разговаривал, и где-то лаяла собака. Нормальный весенний вечер.
Возможно, Учителю удастся протащить свою нелепую идею стигматов, убедить медиков, доказать начальству, закрыть это дело, сдать в архив, успокоиться и жить себе дальше. Для него это самое удобное.
А я?
Я больше не смогу к ним приходить. Не смогу видеть Иру и знать, что она в припадке неистовой ревности… Не смогу видеть Игоря и знать, что это он, желая спасти отца… И Анну Наумовну видеть не смогу тоже, потому что все она прекрасно понимает и, может, понимала с самого начала — я вспомнил, как она смотрела на внука в тот — уже позавчерашний — вечер, и как она сегодня (то есть уже вчера) старалась не подходить к нему и не разговаривать, что совсем было ей не свойственно. Кто знал собственного сына и все его достоинства и слабости, если не Анна Наумовна?
Показалось мне или на самом деле в ее комнате немного раздвинулись жалюзи, ровно настолько, чтобы можно было выглянуть на улицу и увидеть… Я-то не увидел ничего.
Нужно будет серьезно поговорить с ней после похорон. Не об Алике, не о том, как они теперь будут уживаться с Ирой под одной крышей. Говорить нужно об Игоре: как не сломать ему жизнь. Чтобы он забыл — навсегда — о том, что видел в другой реальности, когда мама замахнулась ножом на папу. О том, как он инстинктивно, не представляя последствий, вытолкнул отца из той реальности в эту, другую.
