к вящему неудовольствию бармена и принялся декламировать, как педагог на лекции: – Вы слышали когда-нибудь об ассасинах? Древнем ордене убийц, внедрявшихся в ближайшее окружение врагов и годами сосуществовавших с ними бок о бок до наступления политически и стратегически наиболее благоприятного для устранения жертвы момента? Они были бомбами в человеческом обличье.
Вульф прыснул:
– Про иллюминатов, масонов и теневые правительства не станете заливать? А то я уже начал сомневаться в вашем диагнозе. Серьезно! Сейчас убийства никого не интересуют. Цену имеет только информация.
Беккер расслабился и облокотился на барную стойку с лицом давнишнего товарища-собутыльника:
– Твоя правда. Ассасины сменились корпоративными крысами, а ты, приятель, очень напоминаешь мне хитрую изворотливую крысу.
– Неужели?
Беккер заглянул ему прямо в глаза, и взгляд этот отдавал ледяным спокойствием директора Конторы:
– Конечно нет. История вашей жизни, Алекс, неординарна и вычурна, а методы выуживания информации сработают только на безобидных олухах вроде Ямагути. Шпионаж же требует серости, банальности и тишины.
– Рад, что вам так кажется. Мы очень долго обсуждаем мою скромную персону. Даже неловко как-то. Не расскажете немного о себе? Вы-то сами кто? Специалист по психодраме? Безумец? Надзиратель?
Беккер нарочито вскинул бровь:
– Я всего лишь жалкий шут в служении «Морфея».
– Вы чудной. У вас правда диссоциативное расстройство идентичности?
Беккер ответил ему с уничижительными превосходными нотками Стейнбека в голосе:
– А у кого его нет, молодой человек? Вы не ведете внутренних диалогов с самим собой, оставшись в одиночестве? Не представляете рядом друзей и любовников, чтобы было с кем скоротать время и придаться бесхитростным утехам? Не пытаетесь стать кем-то другим, хоть на мгновение выбравшись из опостылевшего образа?
– Я пытаюсь обрести смысл собственного существования. Принести пользу обществу.
– Обществу? Ну конечно! – последний образ Вульф не смог распознать. Он промелькнул на лице Беккера единожды во время беседы в конференц-зале перед самым погружением. – Не иначе нас внесут в анналы истории. Мы достигли многого, найдя лекарство от генерализованного депрессивного расстройства личности, но любое великое свершение можно обратить во зло. Будьте осторожны, мистер серый волк. Сегодняшней ночью ваши сны интересуют очень многих людей! – Беккер подмигнул Вульфу и исчез в мерцании светомузыки, будто его и не было вовсе.
Ямагути выдохнул и ослабил галстук на шее:
– Пронесло! Вот ведь скользкий угорь!
– Кто он, мать его, такой?
– Никто не знает. Он главный старожил Конторы. Вторая – Жюли Орье.
– Давай спросим у нее.
– Она не ответит.
– Почему?
Сзади на них навалился Гловер, обняв за плечи, и заговорщически прошептал:
– Потому что она сама не знает. Хватит занудствовать! Я нашел наш столик. Пора начать разговляться по-взрослому.
– Я лучше пойду к своим, – пробормотал Ямагути. – Хватит с меня на сегодня стрессов.
Гловер прокричал ему вслед:
– Не забудь, Хиросима! Кореянка из отдела индукции! Не упусти свой шанс, тигр! – затем он хлопнул Вульфа по плечу. – Пришло время для противостояния наших печенок.
За столиком сидели психонавты из других групп извлечения. С ними Вульф еще не был знаком. Он помахал рукой, представился и подсел под бок Орье напротив Стейнбека. Гловер пообещал заказать на всех выпивку и исчез в недрах «Барокамеры».
Орье была сама не своя:
– Они не пускают меня к Банни, – пробормотала она.
– Дайте время, – парировал Стейнбек. – Ее сознание прошло серьезную проверку на прочность в ходе сегодняшнего сеанса коллективного сновидения.
– Я так долго работала с ней, а меня попросту отодвинули в сторону.
– Над вами довлеют эмоции. Разум доктора должен быть холоден и чист. Поэтому вас и убрали подальше до поры до времени. Наберитесь терпения, Жюли.
Гловер вернулся с выводком официантов, доставивших выпивку. Сам он принес порцию себе и Вульфу.
– Начнем декомпрессию! – провозгласил он и в мгновение ока опустошил стакан. – Дамы и господа, позвольте поведать вам эпическое сказание, как мистер Вульф столкнулся лицом к лицу со своими собственными подростковыми фобиями и обоссал их!
Пока Гловер в подробностях рассказывал об их приключениях в пещере бессознательного, Стейнбек повернулся к Вульфу и спросил:
– Что за незрелые анималистские подсознательные реакции, молодой человек?
Алекс развел руками:
– Возможно, последствия посттравматического стрессового расстройства.
– Отчасти вы правы, но не могу согласиться полностью. Стрессовое расстройство порождает обсессии и компульсии, фобии и неврозы. Оно разрушает личность при длительном воздействии. В вашем же случае мы наблюдаем иное – грубое несоответствие психического и физического возрастов. Словно кто-то преднамеренно вмешался в структуру вашей личности. Нужно будет разобраться с этим вопросом и как можно скорее. Приходите ко мне на прием, после того как я закончу с Банни Чок.
– Рада, что вы так уверены в успешном исходе терапии, – пробормотала Орье сквозь зубы.
– Уверенность порождается опытом, моя дорогая.
После десятой порции Гловер грохнул стаканом о стол и захотел немного размяться. Он вновь исчез из поля зрения.
– У него в заднице батарейка, что ли? – спросил Вульф.
Стейнбек закатил глаза, смакуя односолодовый виски, слегка захмелев:
– Все амы общительны и склонны к экстраверсии. В этом их основная особенность. Они должны нравиться и вызывать доверие.
Алекс взглянул на Орье. Ее руки, шея и область декольте были открыты. Их покрывала нежная персиковая кожа с едва заметным пушком без единого шрама или дефекта. Никаких признаков самоистязания. Похоже, сны никогда не транслировали прямую информацию о своем носителе, погружаясь в сумбурные образы вытесненных эмоций, переживаний и аллегорический символизм.
Она впала в ступор, даже не притронувшись ни к спиртному, ни к закускам.
– Выглядишь усталой.
Орье вздрогнула, вынырнув из глубокой задумчивости, и посмотрела на Вульфа:
– Просто так всегда бывает в конце долгого пути, когда скоро ты прибудешь в пункт назначения. Ты потратил столько сил на дорогу, но будут ли тебе рады встречающие – не знаешь.
– Ты про отца?
– Да.
– Чем он болен?
– «Успешная» шизофрения. Это когда в силу имеющихся навыков больной долгое время скрывает симптомы болезни и даже извлекает из нее некоторую пользу.
Стейнбек встрепенулся при упоминании отца Жюли:
– Я имел честь быть знакомым с Сержем Орье. До прискорбного инцидента, естественно, – профессор задумчиво погладил бороду. Взгляд его затуманился то ли от выпитого, то ли от собственных мыслей. – Вы пошли по его стопам. Вы истинная героиня. Однажды победите его болезнь. Достойная дочь. Будь я вашим отцом, то всенепременно испытал бы гордость за собственное чадо. К большому сожалению, мои дети наплевали на меня и мой опыт. Сказали, что профессиональная деформация и избыточная увлеченность престижной работой сделали из меня худшего на свете родителя. Мой пример убил в них желание связать жизнь с медициной и педагогикой. В конечном итоге для всех это вышло боком.
Орье
