- Песни я предпочитаю новые. Из старых помню и люблю только те, что пела, убаюкивая меня, моя мать.
- Хорошо, что хоть они не оставили тебя, - с удовольствием отметил он.А ты знаешь, насколько мы отличаемся друг от друга?
- Я вижу это.
- Только видеть - мало. Надо еще и чувствовать. Во мне - целый мир, а что в тебе?
- Во мне?
- Да? В тебе есть этот огромный мир?
- Пожалуй, нет.
- Наверняка нет. Или какой-нибудь осколок от огромного мира.
- Осколок, точно, остался.
- Ничто не проходит мимо леня. Мне все очень интересно. И почему подсолнух называется подсолнухом, почему у кенгуру сумка на животе и откуда берутся дети. Ты все это уже, наверное,, знаешь. Но при случае станешь говорить, что детей ловят в Зангу или в Гетаре.
- А ты правда еще не знаешь этого?
- Конечно, не знаю,- отвечает он.
- Вот видишь, у меня все-таки есть какое-то превосходство над тобой.
- Это не превосходство. Что-верно, то верно, сейчас ты уже многое знаешь, но вот вопрос: хочешь ли знать больше? А я определенно хочу. У меня в голове каждый божий день возникает тысяча вопросов. И я ищу на них ответы, сберегая в себе, пока не найду. А ты их в себе убиваешь. Вопросы. Потолу что твой мир очень сузился. Это уже не мир. Это всего осколочек, который ты позаимствовал у меня.
Он зашел мне за спину и попытался вскарабкаться на плечи.
- Что ты делаешь?
- Поиграем в лошадки? А?..
- Слезай, у меня нет настроения.
С досады он ущипнул меня.
- Эй, мне больно! - сержусь я.- Слезай-ка и лучше скажи, осколок чего я у тебя позаимствовал?
- Что, что?
- Ну, вот ты ведь говорил?..
-- А-а! - он улыбнулся.- Трусость ты у меня позаимствовал.
- Не слишком ли, мой друг?
- Не слишком,-отвечает мальчик.- Когда мама сердится и грозится меня наказать, я.молчу. Потому что боюсь. Она ведь может еще пуще разгневаться и, чего доброго, поддать раз-другой. Вообще-то мама только раз в жизни меня побила. И боюсь я не боли, а обиды. Очень уж унизительно, когда бьют человека. Между мной и тобой разница около двух десятков лет, но в этом мы похожи.
- Не обижай маму! - прошу я.-Когда вырастешь, пожалеешь, что обижал. Как я вот теперь, когда ее давно уже нет и я совсем один.
- Мама есть! - утверждает он.
- Счастливчик! - с завистью вздыхаю я.- Надо, чтоб человеку хоть немного везло.
- Везло? - Мальчик смеется, а мне досадно.- Счастье во власти самого человека,- добавляет он.
- Это только красивые слова.
- Нет, нет! Счастье человека - в его характере.
- Ты пытаешься умничать, и это тебе удается, - язвлю ему в ответ.
- Комплименты ты делаешь сам себе,- невозмутимо говорит мальчик.- Ведь в конце-то концов я же стал тобою?..
"Счастье человека - в его характере",- повторяю я про себя и думаю, что в этом есть определенная доля истины.
А возможно, и не только доля, но полная истина?...
- Да, да! А характер окончательно складывается в зрелом возрасте. Ты взял с собою в зрелость боязнь всего, трусость. Мама этого не заметила. Не то бы она воспрепятствовала, я в этом уверен.
- И видно, трусость-то во мне все и перевесила! - предполагаю я.
А мальчик не унимается:
- Между тем ты с равным успехом мог бы взять с собой мое озорство, мою нетерпимость, даже в отношении к самому близкому другу, если он ради собственной шкуры или ради того, чтобы возвыситься в глазах учителя, может наябедничать, предать, а то и оклеветать. Тебе не повезло, по ошибке ты взял из моего огромного мира в третье десятилетие только трусость.
- Трусость, говоришь?.. Нет, все же ты не прав, я не трус.
- Нет, трус! - горячо возражает мое детство.
- Помнишь ту девушку, она еще носила платье с подставными подушечками, подплечиками, и у нее была маленькая сумочка в руках? - спрашиваю я.
- Я вижу ее каждый день. Она проходит мимо нашего дома, и я смотрю на нее в щель забора.
- А Седу ты знаешь?
- Естественно, нет,- отвечает он.
- Жаль... Я бы очень хотел знать твое мнение о Седе. Я бы очень хотел знать, похожи ли они - Седа и та девушка?
- Ничем не могу тебе помочь.
- Очень жалко, - говорю я. - Кажется, стучат в дверь?
- Вроде да. Ну, я исчезаю.
- Чао-чао, бамблно...- прощаюсь я с ним нараспев.
- Это тоже новая песня?
- Тоже.
- И тоже чужая? - спрашивает он.
- Тоже чужая...
Мальчик говорит: - Попробуй вспомнить колыбельную, которую тебе-пела мама.
- Так и вертится на уме, - оправдываюсь я, - но пропеть ее мне что-то мешает... Не ты ли?..
- Что значит "чао"1?
- Чао - значит прощай. Это по-итальянски.
- Что ж, Левой, чао! - насмешливо улыбаясь, говорит мое детство и этим ужасно меня злит.
Но мальчик действительно готов удалиться.
- Я хочу почаще с тобою встречаться, - говорю ему, присмирев.-При тебе на душе как-то легче. Прошу тебя, вспоминай меня и навещай по возможности чаще.
Он повторяет: - Чао, Левой.
- Стучат в дверь. Открой, пожалуйста.
- Не могу, - отказывается мальчик.- Я ведь твое прошлое. Я только воспоминание, как мне открыть дверь?
- Ах, ленивец! - грожу я ему пальцем.
- А в лошадки ты со мной так и не поиграл, - говорит он и опять пытается ущипнуть меня.
Я сержусь.
- Тебе чужие песни мешают! - задумчиво произносит мальчик. - Я бы так не сказал, если б ты помнил мамину песню. "Спи, мой голубок..." - напел он...-Скоро ты все позабудешь. И меня тоже. И мы уж больше никогда не встретимся...
- Не позабуду. Буду помнить... Всегда...-испуганно обещаю я.- Вот погоди... Вспомнил: "Спи, мой голубок..."
- Так ведь это же я тебе подсказал? - смеется мальчик.
И напоминает: - Слышишь, стучатся в дверь.
Я неохотно поднимаюсь и иду отворить, бормоча при этом: - Чао-чао, бамбино!
...Пятьсот одиннадцать тысяч девяносто слонов плюс восемьсот двадцать семь тысяч семьсот слонов - будет миллион триста тридцать девять тысяч триста шестьдесят слонов.
ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ
В коридоре стояли Ваган и Араик. Ваган был в пижаме.
- Здравствуй, Левой, - сказал Араик.- Ты что, спал?
- Спал? Нет. Просто лежал и думал.
- Мы уже целый час стучимся к тебе,- удивился Ваган.- О чем же ты так задумался?..
- Который час?
- За полночь перевалило - Может, и поспал,- зевнул я.
- Ты, брат, не удивляйся,- говорит Ваган Араику, - сосед у меня со странностями. С восьми часов заперся в комнате и не издавал ни шороха, а еще говорит - не спал.
Я наконец совсем очухался и сообразил, что пора и пригласить Араика в комнату.
Когда мы остались одни, он, положив на стол авоську, которая была у него в руке, глупо улыбнулся.
- Я вот пришел...- сказал он.
- Очень хорошо, что пришел.
- Садись, - предложил мне Араик.
Я удивленно посмотрел на него. Потом невольно сел.
- Знаешь, почему я пришел?
