Обычно я не обращаю внимания на слухи и сплетни в Госпитале. - О'Мара повысил голос. - Но когда эти слухи становятся столь настойчивыми, особенно среди медсестер, которые знают, о чем говорят, я вынужден обратить на них внимание. Мне стало совершенно ясно, что, несмотря, на постоянное наблюдение, частые осмотры, многочисленные образцы, что отправлялись вами в патологодиагностическую лабораторию, вы ровным счетом ничего не сделали для пациента. Он умирал в то время, как вы делали вид, что лечите его. Вы были так перепуганы возможными неблагоприятными последствиями для себя, что оказались не в состоянии принять простейшее решение.
- Нет, - возразил Конвей. Обвинение задело его, хотя и было необоснованным из-за недостатка информации. Гораздо хуже слов было выражение лица О'Мары - на нем читались гнев, скорбь и разочарование в человеке, которому он доверял и как профессионалу, и как другу и который его так жестоко подвел. О'Мара корил себя не меньше, чем Конвея.
- Осторожность можно довести до абсурда, - продолжал он почти грустно. Иногда приходится быть смелым, если надо принять рискованное решение, вы должны принять его и стоять на своем, как бы...
- А что же, вы полагаете, черт возьми, яростно воскликнул Конвей, - я делают!
- Ничего, - ответил О'Мара. - Ровным счетом ничего!
- Правильно! - крикнул Конвей.
- Дыхание исчезло... - тихо сказал Приликла.
Конвей повернулся к пациенту и нажал кнопку звонка, вызывая Курседд.
Затем спросил:
- Сердце? Мозг?
- Пульс участился. Эмоциональное излучение несколько усилилось.
Появилась Курседд, и Конвей начал давать указания. Ему нужны были инструменты из соседней операционной ДБЛФ. Он уточнил: никакой асептики, не нужна и анестезия. Лишь большой набор режущих инструментов. Сестра исчезла. Конвей вызвал лабораторию патологии и спросил, какой коагулянт они могут рекомендовать для пациента, если потребуется длительная операция. Они обещали прислать препарат через несколько минут. Как только Конвей отошел от интеркома, О'Мара заговорил снова:
- Вся эта ваша бурная деятельность - одно очковтирательство, она ничего не доказывает. Пациент перестал дышать. Если он еще не мертв, то настолько близок к этому, что здесь почти нет разницы. И вы за это в ответе.
Конвей покачал головой.
- Я не могу сейчас объяснить вам всего, но буду очень признателен, если вы свяжетесь со Скемптоном и попросите его не торопиться. Мне нужно время, но сколько именно - не знаю.
- Не знаете, когда поставите на этом крест, - зло сказал О'Мара, но тем не менее подошел к интеркому. Пока он добивался связи, Курседд вкатила столик с инструментами. Конвей установил его рядом с пациентом, затем через плечо бросил О'Маре:
- Подумайте вот над чем: последние двенадцать часов из легких пациента выходил совершенно чистый воздух... Пациент дышит, не видоизменяя состав воздуха в организме...
Наклонясь к больному, он приложил стетоскоп. Удары сердца участились, тоны усилились, но пульс оставался нерегулярным. Доносившиеся сквозь толстую твердую оболочку, покрывшую коркой все тело, звуки казались гулкими и искаженными. Конвей не был уверен, биение ли это сердца или что-то еще. Он не знал, нормальное ли это состояние или нет.
- Что вы несете?! - прервал ход его мыслей О'Мара. Конвей понял, что размышляет вслух. - Не хотите ли вы сказать, что пациент вовсе не болен?..
- Мать перед родами может страдать, но ее не назовешь больной... рассеянно отозвался Конвей.
***
- Конвей! - О'Мара с таким шумом втянул воздух, что слышно было по всей палате. - Я вышел на связь с кораблем Скемптона. Они уже установили контакт с той цивилизацией. Сейчас Скемптон подойдет к микрофону... Я усилю звук - вы тоже услышите, что он скажет.
- Не слишком громко, - предупредил Конвей. Затем обернулся к Приликле:
- Каково эмоциональное излучение?
- Повысилось. Я снова улавливаю различные эмоции. Подавленность, нетерпение, страх - возможно, клаустрофобия, - состояние, близкое к панике.
Конвей внимательно, не спеша осмотрел неподвижного пациента и отрывисто произнес:
- Дальше мы не можем рисковать. Может быть, он слишком ослабел, чтобы справиться самому. Ширму, сестра.
Ширма была предназначена лишь для того, чтобы О'Мара не мог следить за ходом операции. Если бы главный психолог мог следить за тем, что намерен делать Конвей, он пришел бы к еще более ложным выводам и прибегнул бы в отношении Конвея к силе.
- Растет беспокойство, - внезапно произнес Приликла. - Ощущение боли отсутствует, но начались интенсивные схватки...
Конвей кивнул. Он взял скальпель и начал резать опухоль, стараясь установить ее толщину. Она была похожа на пробку и легко поддавалась ланцету. На глубине восьми дюймов он обнаружил нечто похожее на сероватую, маслянистого вида податливую мембрану, однако никакой жидкости в операционном поле не появилось. Конвей с облегчением вздохнул, убрал скальпель и сделал следующий разрез. На этот раз мембрана была зеленоватой и слегка вибрировала. Он продолжал резать.
Оказалось, что толщина опухоли достигает в среднем восьми дюймов.
Работая с лихорадочной быстротой, Конвей сделал надрезы в девяти местах, примерно на равном расстоянии друг от друга по всему кольцу тела. Затем вопросительно посмотрел на Приликлу.
- Гораздо хуже, - сказал тот. - Невероятная моральная подавленность, отчаяние, страх, чувство... удушья. Пульс учащается и остается нерегулярным большая нагрузка на сердце. Пациент снова теряет сознание...
Не успел эмпат договорить, как Конвей взмахом скальпеля соединил разрезы в одну глубокую рану. Он жертвовал всем ради быстроты. При всем желании его действия нельзя было назвать хирургической операцией - любой мясник с помощью тупого топора провел бы ее аккуратней.
Закончив, он какое-то время смотрел на пациента. Не уловив никакого движения, Конвей отбросил скальпель и начал руками рвать кору.
Внезапно палату заполнил голос Скемптона, который возбужденно рассказывал о посадке в иногалактической колонии и об установлении связи с ее обитателями.
- ...Послушайте, О'Мара, - продолжал он, - социологическая структура тут невероятная. Ни о чем подобном я не слышал. У них две различные формы...
- Принадлежащие к одному и тому же виду, - вставил Конвей, не прерывая работы. Пациент явно оживал и начинал помогать врачу. Конвею хотелось кричать от возбуждения, но он продолжал:
- Одна форма - десятиногий друг, что лежит здесь. Правда, ему не положено совать хвост в рот. Но это лишь переходная ступень... Другая форма, это... это... Конвей замолчал, вглядываясь в появившееся на свет существо. Куски "опухоли" падали на пол. Отчасти ее срезал Конвей, а отчасти сбрасывал и сам новорожденный.
