Белл подумал о Коуле и других, подобных ему. Вспомнил дискуссии о роли воспитания и природных факторов в формировании личности. В другом времени и в другом месте Коул вполне бы мог приспособиться. В другом времени Коул, возможно, стал бы совершенно другим человеком.
Сегодня потомки викингов и монголов носят костюмы и руководят корпорациями. Становятся ветеринарами, водопроводчиками или пророками. Возможно, завтра или тысячу лет спустя, им снова потребуется стать викингами или монголами.
Меняются популяции. Меняются нужды. Меняются оптимумы. И все это меняется куда быстрее, чем происходит отбор.
С точки зрения биологии, одни и те же виды людей должны воспроизводиться снова и снова. Стабильные люди. Хорошие люди. Поколение за поколением, с четкой корреляцией между экспрессией и набором генов.
Но на практике все происходит совершенно не так.
Вместо этого человеческая природа пластична. В ней есть тщательно откалиброванная восприимчивость к травмам.
То, что кажется слабостью нашего вида, на самом деле является его важной чертой.
Потому что в некоторых случаях детство должно пойти наперекосяк.
Такова адаптационная реакция, вшитая в нас.
Те, кто не адаптируется, вымирают. Наборы генов, которые всегда производили одних и тех же людей — стабильных людей, хороших людей, вне зависимости от среды, вне зависимости от жестокости, — эти наборы генов всегда разыгрывали одну и ту же карту, снова и снова…
И они вымерли.
Остались лишь те, что способны меняться.
Мы не так уж и отличаемся от этих жуков.
Однажды за обедом Белл рассказал все это Шоне. Они сидели друг напротив друга, потягивая безалкогольные напитки.
— Эволюция эволюции?
— Да, — подтвердил он.
— Почему это произошло именно с насекомыми? — спросила она.
— Потому что они живут здесь дольше всех остальных, — ответил Белл. И тут же подумал о муравьях и тлях. О ферменте, препятствовавшем развитию крыльев. О том, как насекомые разбирались со своими проблемами. — Потому что насекомые всегда выбирают биологическое решение.
* * *
Белл избегал Коула целыми днями.
Он убеждал себя, что ждет подходящего повода для встречи с начальницей, чтобы рассказать ей о произошедшем в туннеле. Говорил себе, что не боится Коула, который может рассказать об их посиделках на крыше. Иными словами, он занимался самообманом, но хуже того — он не мог справиться со страхом, который испытывал перед Коулом.
«Это смешно, — говорил он себе, — Ты взрослый мужчина, профессионал».
С другой стороны, Коул представлял угрозу.
Может, ему удастся сделать так, чтобы Коул ушел, изменить его контракт, чтобы не пришлось ничего говорить начальнице?
Поразмыслив, Белл решил, что это наилучшее решение, так как в этом случае он останется на прежней работе и избавится от проблем.
Размышлял он на диване, лежа в трусах перед телевизором.
Когда по комнате прошла Лин, он увидел в ее глазах свое отражение. Выглядел он уличным бродягой.
Он знал, о чем она думала. «Какой же ты козел, что купил себе пива».
Его это не волновало.
Ее, кажется, тоже.
Она села на диван рядом с ним.
Так кем же он стал? Когда он перестал говорить, перестал что-то делать? Во что он позволил себе превратиться?
* * *
На следующий день Белл зашел в сарай следом за Коулом и произнес:
— Надо поговорить.
Коул снял со стены двухметровый секатор и повернулся к Беллу.
— Ну, — сказал он.
Белл что-то промямлил, разом забыв все отрепетированное вступление.
Коул начал посвистывать и оперся на секатор, словно на колдовской посох.
— Я должен тебя заложить, — сказал Белл.
— Ты о чем?
— О камнях, которыми ты бросался в животных.
Коул посмотрел на Белла и сжал кулаки.
— Иногда я выхожу из себя. У меня крутой нрав, и я знаю об этом.
— Вот почему тебе нельзя здесь находиться.
— Слушай, я буду работать над этим. Я исправлюсь.
Белл покачал головой.
— Я просто предупреждаю тебя из вежливости. Я должен об этом сообщить.
— Нет, не должен.
— В противном случае ты уйдешь отсюда сегодня же и больше никогда не вернешься.
— Это не вариант.
— Ты можешь отрабатывать свой срок в другом месте.
— Мне нравится здесь.
— Зато тебе здесь больше не рады.
— А знаешь, что мне не нравится? Мне не нравится, что ты пытаешься мной командовать.
— Так или иначе, сегодня ты здесь в последний раз, — заявил Белл. — Либо ты уйдешь сам, либо тебя вышвырнут.
— На самом деле ты же не хочешь этого делать.
— Ты прав, не хочу, — признал Белл.
— Предупреждаю тебя, — Коул переменился в лице.
Не спуская глаз с заключенного, Белл достал рацию.
— Гарланд, — произнес он в микрофон. Из динамика раздался шум, затем голос:
— Да?
— Подойди-ка к сараю.
— В чем дело?
— Немедленно, Гарланд, — Коул оттолкнул Белла к стене настолько сильно, что у того клацнули зубы.
В горящих глазах Коула вновь вспыхнула ярость. Ярость настолько сильная, что все остальное, похоже, для него потеряло значение. В рубашку Белла вцепились испещренные шрамами руки.
— Последний шанс, — сказал Коул.
Белл лишь улыбнулся, чувствуя, как что-то внутри него изменилось. Он неожиданно осознал, что страх остался позади, и произнес:
— Пошел в задницу.
От первого удара удалось уклониться, зато второй разбил ему бровь. Белл попытался ударить локтем, не попал, оба потеряли равновесие, Коул вцепился в противника, и в результате они упали и покатились, сцепившись, по грязному полу. Коулу удалось взять верх — он придавил ноги Белла и прошипел:
— А я ведь предупреждал, — на Белла обрушился град ударов, прекратившийся, лишь когда подбежавший Гарланд его оттащил.
С этого момента они дрались вдвоем против одного, но Белл не испытал по этому поводу никаких угрызений совести.
* * *
Начальница зоопарка составляла отчет. За ее спиной, у стены, стоял аквариум, по которому кружила рыбка. Начальница сплела пальцы и наклонилась вперед. Она не очень-то допрашивала Белла — считала, видимо, что поведение Коула говорит само за себя.
— Тебе, похоже, придется наложить швы, — заметила она.
Белл кивнул и потрогал бровь. Вот он и получил в зоопарке свой первый шрам.
— Его, конечно же, выгонят из зоопарка, — продолжила начальница. — И я буду настаивать на том, чтобы его отработанные часы аннулировали.
— Что с ним теперь будет?
— Против него, наверное, выдвинут обвинение.
