На вокзале они отдали немецкому офицеру свой пропуск и без осложнений миновали контроль. Коляску поместили в багажный вагон поезда, идущего на Брест, и забрались в вагон третьего класса.
Только когда поезд далеко отошел от станции, Хоуард обнаружил, что Роза нянчит очень грязного белого с черными пятнами котенка.
Сначала Николь хотела обойтись с девочкой сурово.
— Нам не нужен котенок, — сказала она. — Нам совершенно не нужен ни этот кот и никакой другой. Оставишь его на следующей станции.
У девочки поползли книзу уголки губ, и она крепче прижала к себе котенка.
— Я не стал бы этого делать, — сказал Хоуард. — Он заблудится.
— Она заблудится, мистер Хоуард, — поправил Ронни. — Роза говорит, этот котенок — кошка. Роза, а почему ты знаешь, что это кошка?
— Но котенок чужой, мсье Хоуард, — возразила Николь. — Это ведь не наш котенок.
— Теперь он наш, — невозмутимо сказал старик.
Она уже открыла рот, готовая ответить резкостью, но передумала и смолчала.
— Котенок совсем крошечный, мадемуазель, — сказал Хоуард. — Он не прибавит нам хлопот, а детям доставит большое удовольствие.
Это была чистая правда. Дети тесной гурьбой окружили котенка, а он сидел на коленях у Розы и умывал мордочку. Биллем, сияя улыбкой, обернулся к Николь и проговорил что-то непонятное. И опять как завороженный уставился на котенка.
— Воля ваша, — покорно сказала Николь. — В Англии тоже вот так подбирают и увозят чужих кошек, да?
Хоуард улыбнулся.
— Нет, мадемуазель. В Англии так поступают только такие личности, которые ночуют в кино на соломенных тюфяках. Люди самого последнего сорта.
Она рассмеялась:
— Воры и бродяги. Вот это верно. — И обернулась к Розе. — Как ее зовут?
— Жожо, — сказала девочка.
Дети теснились вокруг, называли котенка новым именем и добивались ответа. А котенок сидел и невозмутимо умывал мордочку крошечной лапкой. Николь с минуту смотрела на него. Потом сказала:
— Он совсем как львы в Венсенском зоопарке. Они тоже так умываются.
Хоуард никогда не бывал в парижском зоопарке.
— Там много львов и тигров? — спросил он.
Николь пожала плечами.
— Есть несколько. Не знаю сколько, я там была только один раз. — И посмотрела на Хоуарда, к его удивлению, глаза ее смеялись. — Я пошла туда с Джоном, — сказала она. — Естественно, где уж тут было запомнить, сколько в зоопарке львов и тигров.
Старик был изумлен; потом чуть усмехнулся про себя.
— Естественно, — повторил он суховато. — Но разве вы никогда не бывали там в детстве?
Она покачала головой.
— Понимаете, в такие места ходишь только тогда, когда показываешь Париж кому-нибудь из друзей. Джон тогда приехал потому, что хотел посмотреть Париж, он никогда прежде там не был. И я обещала показать ему Париж. Вот как это было.
Хоуард кивнул.
— И понравился ему зоопарк?
— Это был очень счастливый день, — сказала Николь. — Это был французский день. — Она застенчиво взглянула на старика. — Понимаете, мы затеяли такую игру: один день говорить только по-французски, а на другой день только по-английски. В английский день мы не очень-то много разговаривали, — сказала она, отдаваясь воспоминанию. — Это было слишком трудно; мы всегда говорили, что английский день кончается после чая…
— Разве Джон хорошо говорил по-французски? — не без удивления спросил Хоуард, очень уж это было непохоже на Джона.
Николь от души рассмеялась.
— Нет, совсем нет. Он говорил по-французски очень плохо, очень. Но в тот день, по дороге из Венсенского леса, шофер такси заговорил с Джоном по-английски, ведь в Париже много туристов и некоторые шоферы немного знают английский. И Джон разговаривал с ним по-английски. А у меня была новая летняя шляпа с красными гвоздиками — знаете, не элегантная шляпа, а очень простая, для деревни, с широкими полями. И Джон спросил шофера, как будет по-французски… — она чуть замялась, потом докончила: — Спросил, как сказать мне, что я очень мило выгляжу. А шофер очень смеялся и сказал ему, и потом Джон уже знал и сам мог мне это говорить. И он дал шоферу двадцать франков.
— Надо полагать, шофер их заслужил, мадемуазель, — сказал Хоуард.
— Джон записал эти слова, — сказала Николь. — И потом, когда он хотел меня насмешить, он доставал записную книжку и читал мне это.
Она отвернулась и стала смотреть в окно, на медленно плывущие мимо поля. Старик не стал продолжать этот разговор, да и что тут скажешь. Он достал сигареты, которые накануне купила ему Николь, и предложил ей, Но она отказалась.
— Это не подходит к моей роли, — тихо сказала она. — Я не так одета.
Хоуард понимающе кивнул: во Франции простые женщины не курят на людях. Он закурил и выпустил длинную струю горького дыма. Несмотря на открытое окно, в вагоне стало жарко. Младшие дети, Пьер и Шейла, уже устали и готовы были раскиснуть.
Весь день поезд еле тащился под жарким солнцем. Пассажиров было немного; почти все время Хоуард со Своими оставались в купе одни, без посторонних, это было облегчением. Как и накануне, германские солдаты ехали совсем отдельно, в особых вагонах. На каждой станции они высыпали на перроны. В таких городках, как Сен-Бриек, выход с вокзала охраняли двое немецких солдат; теми, кто сходил на полустанках, немцы, по-видимому, не интересовались. Николь это подметила.
— Вот это хорошо, — сказала она Хоуарду. — Пожалуй, в Ландерно удастся пройти безо всяких расспросов. Ну, а если остановят, мы им расскажем нашу сказочку, она не так плоха.
— А где мы сегодня переночуем, мадемуазель? — спросил старик. — Я всецело в ваших руках.
— Миль за пять к югу от Ландерно есть одна ферма, — сказала Николь, — там жила Мари Гиневек, пока не вышла замуж за Жана-Анри. Я ездила туда с папой на конскую ярмарку, это в Ландерно большой праздник.
— Понимаю. Как зовут хозяина фермы?
Арвер. Аристид Арвер — отец Мари. Понимаете, они люди зажиточные, папа всегда говорил, что Аристид рачительный хозяин. И потом, он понемногу поставляет лошадей для нашей армии. Один раз на празднике в Ландерно Мари признали королевой красоты. Тогда Жан-Анри с ней и познакомился.
— Наверно, очень хорошенькая была девушка, — заметил Хоуард.
— Прелестная, — подтвердила Николь. — Я тогда была маленькая, с тех пор уже десять лет прошло, даже больше. Но она и сейчас еще красивая.
Поезд все полз под жарким солнцем, часто останавливался и на станциях, и между станциями. Детям дали хлеба с колбасой и понемножку лимонада. Это ненадолго заняло их и развлекло, но им уже надоело ехать и не сиделось на месте.
— Вот бы нам выкупаться, — сказал Ронни.
