– Натали, а когда родичи вернутся?
Наташа на часы взглянула, прикинула:
– Мама должна через полчаса быть. А что?
– Сматываемся. – Пащенко вскочил с кресла.
– С каких пор ты моей мамы боишься? – удивилась Наташа.
– Я её не боюсь. Я не хочу ей лишний раз мозолить глаза. – Бесхитростный Пащенко своим заявлением выдал тайну: выходит, он слишком часто мозолит глаза Наташиной маме, то есть нередкий гость в её доме. Другое дело, что тайна эта давным-давно Игорю известна, и не только Игорю – всей школе.
Ну, а Настя… Причастный к чужой тайне, Игорь не прочь был создать – именно так: создать! – свою. Общую с Настей. А значит, Пащенко и тут помог ему. Сейчас они уйдут от Наташки, Пащенко, как лучший друг, друг тактичный, скроется с глаз долой, а Игорь пойдёт провожать девушку. Осень, падают листья, ветер кружит их по асфальту… Лирика!.. Мало ли что возможно осенним вечером…
Так и получилось. Правда, Наталья чуть-чуть подулась: как, её бросают? И даже лучшая подруга, которая, кстати, пришла к ней скоротать вечер, вдруг поддалась необъяснимой панике, тоже спешит неизвестно куда. Но Наталья умная, ей ясно стало, куда спешит подруга. Вернее, зачем.
Пащенко распрощался с Игорем и Настей у подъезда, согнулся пополам, пополоскал у ног воображаемой шляпой, подмёл пыль с асфальта воображаемым пером и с воплем «Адью, ситуайёны!» исчез в осеннем сумраке, чтоб не сказать – мраке.
– Где вы живёте, Настя? – спросил Игорь, потому что с чего-то надо было начинать.
– На Кутузовском. Я еду до Дзержинки, а оттуда – на маршрутке.
– Но ведь ещё довольно рано, – стараясь быть небрежным, сказал Игорь. – Может, погуляем?..
И вдруг – в старых романах написали бы: «как молния сверкнула в мозгу юноши!» – он сообразил: у него же нет времени!.. За весь вечер Игорь ни разу и не вспомнил о старике Леднёве, который остался там, один, в осеннем лесу у проезжей дороги…
Даже Настя почувствовала, что с Игорем что-то случилось, но не спросила ничего, лишь взглянула с тревогой.
– Простите меня, Настя, – глухо сказал Игорь. – Я не могу вас проводить. Мне очень Жаль… – И замолчал, ожидая, что сейчас произойдёт непоправимое – она повернётся и уйдёт и будет права. Во всяком случае, он бы на её месте так и поступил. Но, к счастью, Настя-то пока была на своём месте. Она не повернулась и не ушла, а спросила:
– Вам надо спешить?
Игорь обречённо кивнул.
– Идите. Я сама доеду. Не волнуйтесь.
Она смотрела на него, будто чего-то ждала.
– Простите меня, Настя, – повторил он. – Я очень хочу вас видеть. Можно я вам завтра позвоню?
Ну, когда бы ещё Игорь рискнул так сразу, ничуть не стесняясь, сказать всё, что думает, что чувствует сейчас? Да никогда, не было с ним подобного. А тут то ли волнение, что потеряет он её, помогло, то ли странная его раздвоенность: и хочется остаться, и старик Леднёв ждёт – и подготовила то, что он сказал.
И Настя тоже не подкачала.
– Конечно, позвоните. Я буду ждать. Телефон вам Наташа скажет, я её предупрежу. – Вот тут она повернулась и пошла, не оборачиваясь: всё-таки надо марку поддержать, именуемую женской гордостью. Или женской независимостью.
А Игорь смотрел ей вслед и уже, пожалуй, не видел её. А видел – внутренним, что ли, зрением? – лес, тёмный, по-ночному прохладный, узкий покрасневший край неба на востоке: подымалось солнце.
Каждый раз, вечером, старик Леднёв грозился встать первым, бог знает в какую рань, и беспощадно будить Игоря. Не получалось. Леднёв ещё похрапывал, с головой накрывшись необъятным брезентовым плащом, а Игорь уже разжигал костерок на месте вчерашнего, на остывших за ночь угольях, набирал воду в ручье или роднике – ночевать старались неподалёку от воды – и тогда сам беспощадно расталкивал профессора.
Вот и нынче приладил Игорь над костром закопчённый котелок, медный, лужёный, куда тяжелее алюминиевых – современных Игорю, стащил с профессора плащ.
– Павел Николаевич, подъём!
Профессор скукожился на сухом лапнике, колени к подбородку подтянул, руками их обнял, глаз не открывал. Однако сказал:
– Сейчас, сейчас… Отыди от меня, изверг.
– «Я пришёл к тебе с приветом рассказать, что солнце встало…» – Игорь не врал: солнце давно поднялось над верхушками деревьев, высветило, выжелтило траву в лесу, грело. День обещал быть тёплым, а то и жарким.
– Я же сказал: сейчас… Русского языка не понимает, охломон… – плаксиво затянул Леднёв. Вдруг открыл один глаз, левый, уставил его на Игоря. – Заварку насыпал?
– Не велено было.
– То-то! – Споро сел, как ванька-встанька, пятернёй лицо утёр – умылся вроде. – Закипела?
– Кипит… – Игорь всегда с любопытством наблюдал за процессом утреннего оживления старика Леднёва, именно оживления, другого слова не подберёшь. Только-только лежал трупом, и – бах! – живой и деятельный, будто и не спал вовсе…
Леднёв чай сварил, заварки его драгоценной никто не трогал, вот он и доволен был, даже несколько разнежен.
– Куда ты так торопишься? – только и спросил.
– В Лежнёвку вашу.
– А там тебе чего?
«Чего»… Профессор называется.
– Может, Пеликан подгребёт…
– Он тебе что говорил, Игорёк?
– Говорил: до города увидимся.
– У-у, до го-о-орода… Эдак он в любой момент способен объявиться. Хоть сейчас.
– В Лежнёвке он будет, – упрямо сказал Игорь.
– Надежды юношей питают… А вот как ты мыслишь, Игорёк, не супостат ли наш Пеликан, не тать ли ночной? Вот кличку разбойничью носит…
Попробуй разбери старика: то ли он шутит, то ли всерьёз считает Пеликана разбойником.
– Вздор вы несёте, Павел Николаевич, и сами о том знаете.
– Почему вздор? – Старик поел, попил, теперь сидел, жизнью наслаждался. А когда он в таком состоянии – Игорь заметил, – то склонен праздно философствовать. – Вот, к примеру, где он бродит? Почему не с нами, коли ему в город надо?
– А может, ему ещё куда надо?
– Допустим, А зачем скрытничает? Отчего бы ему не поделиться своими планами с двумя добрыми странниками?
– С вами поделись…
– Обижаешь, Игорёк. В своей многотрудной жизни я ещё никого не выдал, не предал, на тридцать сребреников не льщусь, ныне их только на рюмку водки и достанет, а ранее, до пролетарского переворота, мне жалованья хватало.
При слове «переворот» Игорь поморщился: слабоват профессор в политграмоте, терминологию путает.
– Всё на деньги меряете?
– А идеалы нынче бесплатно дают. С одной стороны: кто был ничем, тот станет всем. А с другой: отстоим святую Русь от посягательств черни. Какой идеал тебе по душе, а, Игорёк?
