Тут Одвульф рассказ свой оборвал. Посмотрел сперва на Хродомера, потом на Рагнариса. Синяк свой потрогал. Рагнарис и спросил его, презрения не скрывая: что, сразу тебе синяк этот поставили? Одвульф сказал, что синяк ему поставили не сразу. Добавил, что зятья у Сигизвульта какие-то бешеные, не пожалел Сигизвульт дочерей своих, когда замуж их выдавал. Небось, в кровопотеках все ходят и с волосьями вырванными.
Сигизвульт сказал, что тинг собирать не будут. Трудно будет Одвульфу объяснить людям, почему он, Одвульф, в самую страду по округе шляется. За скамара же примут. Нечего его, Сигизвульта, родством таким перед всем селом позорить. Так что лучше ему, Одвульфу, сейчас пойти на сеновал спать, а наутро Сигизвульт его к старейшинам отведет.
Наутро отвел Сигизвульт Одвульфа к старейшинам.
Дедушка Рагнарис перебил рассказ Одвульфа и спросил, как старейшин в том селе зовут. Одвульф ответил: самого старого зовут Валия - седой как лунь. А второго - Бракила. И опять переглянулись дедушка Рагнарис и Хродомер. Знакомы им были, видать, эти Валия с Бракилой.
Сигизвульт им сказал, отводя глаза, будто украл что-то, что родич к нему из ТОГО села приехал. Про этого родича он, Сигизвульт, прежде никогда не знал, но сочлись родством и вышло так, что действительно они родня. Так что ночевал Одвульф под его, Сигизвульта, кровом, а теперь с новостью своей к старейшинам пришел.
Одвульф с того начал, что меч чужака старейшинам показал.
Тут наши старейшины, Хродомер и Рагнарис, вздохнули с облегчением. Хродомер спросил Одвульфа: сам, мол, додумался с меча разговор начинать? Одвульф сказал: нет, это Сигизвульт присоветовал. Рагнарис тогда сказал Хродомеру: "Помню этого Сигизвульта, смышленый был сопляк. Ничего удивительного, что в доброго мужа вырос. И отец его, Мунд, глупцом не был." Услышав имя Мунда, Хродомер закивал. Помнил он Мунда. А Сигизвульта не помнил, он еще до рождения Сигизвульта из села того ушел. И рявкнул на Одвульфа: что замолчал? Рассказывай!
Одвульф продолжал. Поглядели старейшины на меч и спросили, где добыл диковину. Бракила же добавил, что сын его Арбр такие мечи из похода привозил, только давно это было. Забылось уж, из каких краев. И спросить Арбра нельзя, потому как умер Арбр много лет назад.
Дедушка Рагнарис тут уронил тяжко: "Еще как умер". Я так и обмер: неужто про того самого Арбра речь ведут? Но больше об Арбре речи не было, а снова вернулись к мечу. Одвульф старейшинам того села рассказал всю историю. Старейшины слушали его внимательно. Бракила только переспросил, чей сын этот Агигульф, который чужака убил, а после того, как Одвульф ответил: Рагнариса, невзлюбил сразу и Агигульфа, и Одвульфа. Ничего, правда, не сказал, но по всему видно было, что не люб ему посланник.
Тут Одвульф потупился и сказал Хродомеру и Рагнарису, что потом только понял, за что так невзлюбил его Бракила.
Хродомер с Рагнарисом долго молчали. А после Рагнарис как заревет: "Ты что, мол, сучья кость, эту историю и старейшинам рассказывал как Сигизвульту?" Одвульф подтвердил: слово в слово.
Хродомер только рукой махнул. Сказал Одвульфу: "Опозорил ты нас перед Валией и Бракилой". Одвульф удивился и сказал Хродомеру: "Сигизвульт мне то же самое говорил".
Дедушка Рагнарис по столу ладонями хлопнул и велел кратко говорить: что в том селе старейшины сказали. Одвульф отвечал, что старейшины того села так велели передать старейшинам нашего села: никогда, мол, толку не было ни от Хродомера, ни от Рагнариса; так чего ждать от села, где их старейшинами посадили? Если уж Хродомер с Рагнарисом там за лучших и мудрейших почитаются, то что говорить об остальных? Рагнарис в кости проиграл младшую сестру, в последний только момент узнали и уговорили теленка взять вместо девчонки. (Ибо любил ее отец Рагнариса, хоть и была она от рабыни.) Хродомер же только и горазд был, что отцовских служанок портить, ублюдков им делать. И каких сынов они воспитать могли, коли их самих отцы из дома за недостойное поведение выгнали?
Валия же добавил: таких вот и воспитали, один, славный воин, в осоке людей безвинных истребляет и грабит; другой же, славнейший, за долги в рабстве мыкается...
Тут дедушка Рагнарис на Одвульфа и набросился. Я подивился: сколько силы в дедушке! Так стремительно кинулся, что и не успели заметить, как Одвульф уже посинел и глаза у него выкатываются из орбит.
Хродомер и брат мой Гизульф с трудом дедушку от Одвульфа оторвали, не то убил бы. Одвульф на полу скорчился, за горло обеими руками держится, хрипит и слезы роняет. Больно ему. Дедушка Рагнарис заревел на весь дом, чтобы Ильдихо пришла и молока принесла с собой - гостя напоить. Ильдихо кринку принесла, по сторонам поглядела. "Где гостюшка-то?" - спросила. Дедушка на Одвульфа показал (Одвульф у его ног корячился): вот. Ильдихо молоко на пол возле лица одвульфова поставила и ушла, в мужскую ссору не вмешалась.
Одвульф молоко выпил, долго плевался, кашлял, хрипел, горло тер. После сел и рассказ свой продолжил. Сказал, что недаром имя его означает "Бешеный Волк". Не успокоился он на том, что старейшины те, Валия с Бракилой, высмеяли его и к вести не прислушались. Стал по всему селу правды искать.
Ни одного двора не пропустил. Везде историю свою рассказывал. Дети за ним по всему селу бегали, бабы кормили. В этом селе к блаженным привыкли, потому что у них Гупта есть, а теперь, когда Гупта к гепидам ушел, скучали. В том селе даже дума шла, будто Гупта Одвульфа нарочно прислал, чтобы не очень по нему, Гупте, скучали.
Но и так не сыскать ему было правды. Слушать-то его слушали, меч рассматривали, но рассказу не верили, больше потешались.
Тогда Одвульф с годьей тамошним сблизился. Объяснил, что не Гупта его послал (очень годья тот Гупту не жаловал). Красноречием своим и боголюбием годью пленил и натравил, в конце концов, годью на старейшин. И годья требовать стал у Бракилы с Валией, чтобы те тинг созвали и посланца села, где изгои живут, выслушали. Ибо боязлив годья в том селе. Не то что наш годья Винитар. (Одвульф, как умел, стращал годью, чужаков расписывая).
Добился Одвульф своего. Началась в том селе распря между годьей и старейшинами, которые в Бога Единого не веровали. И может быть, собрали бы в том селе тинг, как Одвульф требовал, если бы не Сигизвульт. Считал Сигизвульт, что родич позорит его. И старейшины, Валия с Бракилой, его подзуживали: позорит, мол, родич тебя, позорит. Сигизвульт не своими руками с ним расправился, он псов своих бешеных, зятьев, с цепи спустил.
Шел Одвульф с одного двора, где проповедовал (он, кроме рассказа о чужаке, еще Слово Божье проповедовать взялся), и на дороге зятья сигизвультовы подстерегли его, накостыляли и из села изгнали. Гнали, как гончие зайца. Всего оборвали. Но "Одвульф" недаром "Бешеный Волк" означает; он без боя из села не ушел. И уходя пригрозил, что отомстят за него родичи.
