«Самопожертвование во имя культуры и цивилизации» (в этой статье убийца изображался как поборник прогресса, почти герой).
«Перспективы делового подъема в связи с событиями в Джанджаристане».
«Нет, право же, надо показать газеты преступнику, — думал Дасья, — пусть видит, кого он обрадовал».
И он позвонил в тюрьму, вызвал Хитсари: Следователь пригласил профессора приехать. Едва ли он не знал о вчерашнем заседании. Но формально Дасья был еще министром. И вообще Хитсари не желал принимать во внимание склоки этих «гражданских»...
— Мы тут развернули бешеную деятельность, — сказал он, — перерыли все архивы колониальной полиции. Знающих джарийский язык оказалось только восемнадцать человек. Приезжайте, проведем испытание.
Видимо, Хитсари хотелось блеснуть своим мастерством.
И снова перед профессором стоял арестант с ненавидящими глазами. Лицо его еще больше поблекло и опухло. На пожелтевшей коже резко выделялись небритые черные волоски.
— Раскрой рот, скотина! — кричал на него следователь. — Будешь ли ты говорить?
Впрочем, это была только психологическая сценка. Младший следователь разыгрывал грубияна, Хитсари — справедливого защитника обиженных, поборника законности.
— Не надо кричать на человека, — говорил Хитсари. — Ведь мы все знаем теперь. Подстрекатель находится здесь же, в тюрьме. Его фотография у меня, вот в этой пачке. Ты думаешь я обманываю тебя, Дхаттабубия? Смотри сам.
-Хитсари поднес к лицу убийцы первую фотографию.
— Этот?
Преступник молчал.
— Этот?
— Этот?
— Этот?
Вытянутое, длинное, как будто обиженное лицо. Утиный нос. Печальные глаза. Торчащие уши...
— Ну?
У Дасьи екнуло сердце. Зрачки преступника расширились на миг, только на миг. И тут же глаза спрятались за веками.
— Этот! — воскликнул Хитсари, торжествуя. Он не следил за глазами, пользовался более точным указателем. К руке- преступника был прикреплен аппарат, измеряющий кровяное давление. Стрелка указателя дрогнула.
— Молчишь? — продолжал Хитсари. — Молчи, молчи! Могу сообщить, кого ты выгораживаешь. Вот тут написано: «Вилли фон Гинценберг, владел поместьем в Восточной Пруссии, офицер войск СС, воевал в России. После разгрома Гитлера бежал в Западную Европу, служил в иностранном легионе, затем в колониальной полиции. Хорошо знает джарийский, джангийский и гористанскйй языки. Выполнял особые поручения князя Гористани, был инструктором в его армии. После национального освобождения служил разъездным агентом в банке «Чария и Компани»... Вот кого ты избрал своим наставником, голубчик: колониальный шпион, наемник без родины, бывший фашист.
Молчание. Зубы стиснуты. Но стрелка на приборе так и пляшет.
— Что молчишь? Спасаешь шпиона? Ничего, другие скажут. Завтра привезем сюда твоего соседа по келье. Он видел, как ты разговаривал с этим самым Вилли фоном..
— Все ложь! — прохрипел Дхаттабубия. — Написать можно, что угодно. Привыкли лгать народу.
Следователи переглянулись. Преступник выдал себя. Значит, именно этот агент вложил камень в его руку.
Но тут Дасья, задетый последними словами, вскочил с места.
— Все ложь? — воскликнул он. —-Что же ты полагаешь, весь мир старается тебя провести? И вчерашняя толпа, которая требовала выдать тебя на растерзание, комедию разыгрывала? И иностранные газеты — читай, читай, ты же образованный — тоже издаются, чтобы тебя обмануть? Вот «Биржевой вестник» — «Самопожертвование во имя культуры... ». Гляди, кто тебя восхваляет, — биржевики. «Новый бизнесмен» пишет: «Перспективы делового подъема. Акции поднимаются. Джанджаристан отроет границы нашим товарам... Крайний левый Дасья изолирован». Гордись, Дхаттабубия, дельцы рукоплещут, угодил ты бизнесменам!..
Профессору не хватило воздуха. Он кинул газеты к ногам преступника и сел, держась рукой за грудь. Ныло сердце, и комок стоял в горле. Хотелось забыть всякую политику, оказаться за письменным столом, аккуратным почерком выписывать бесстрастные уравнения квантовой механики.
— Больше не приду к вам, — сказал он усталым голосом. — Ухожу из правительства. Буду заниматься наукой.
Хитсари, пыхтя, нагнулся, собрал газеты с полу и протянул конвойному:
— Уведите арестованного. Газеты передайте ему. Пусть разберется, на кого он работал.
Преступник двинулся к двери. Что-то надломилось в нем. Он не держался так прямо, как раньше, и в глазах уже не было сосредоточенной злобы. Шагнув раз, другой, он схватился за дверной косяк...
— Погодите...
Его блуждающие глаза остановились на лице Дасьи.
— Старик, ты ненадолго переживешь меня. Жизнь уходит из твоего тела, ты с трудом удерживаешь ее. Скоро мы встретимся там, где никто не смеет лгать. Скажи, глядя в глаза: вы не обманывали меня сегодня?
— Нет, Дхаттабубия, мы не обманывали тебя.
— Клянись всеми своими будущими жизнями, клянись счастьем детей и внуков, клянись их бессмертием!
— Я не верю в будущие жизни. Но клянусь тебе светлой памятью Унгры, моего друга и учителя.
— Старик, ты убил меня. Не палач, а ты. Я не боялся плахи, пошел бы на нее с улыбкой. Во мне говорил голос бога, ты заставил его замолчать. Значит, я напрасно отказался от синего неба, от пыльных пальм над звонким ручьем. Зевака теряет кошелек в толпе, а у меня украли эту жизнь и все будущие. И не богом я стану, а червяком, и тело мое, чирикая, расклюет воробей.
В Джанджаристане верили в переселение душ. Считалось, что хороший человек после смерти становится львом, герой сливается с божеством, а человек злой и вредный начинает новую жизнь в образе паука, мухи или червя.
И старый профессор Дасья, автор трудов по квантовой механике, поклонник Ньютона и Гельмгольца, ответил серьезно:
Ничего не поделаешь, ты будешь червяком, Дхаттабубия.
6
На следующее утро Дасья проснулся в хорошем настроении. Спросил себя: «Почему? » И вспомнил: предстоит приятное — никаких заседаний, никаких делегаций. У себя в кабинете, за столом, он будет заниматься чистым делом — вопросом о квантовом характере движения мезонов в атомном ядре.
В Джанджаристане принято вставать рано, потому что продуктивно работать можно только на заре: с полудня не позволяет жара. Дасья завтракал в шесть утра, но уже к чаю ему принесли газеты и почту. Оказывается, поведение Дасьи интересовало всех. Студенты физического факультета приветствовали его твердую позицию, профсоюз кожевников предлагал поддержку. Женский комитет городов Джаристана прислал телеграмму: «Спасибо, что вы подумали о наших детях».
