Алита мягко улыбнулась и покачала головой:
– Спасибо вам громадное. Я пойду домой.
Алита пошла домой пешком, хотя идти было порядочно – хотелось развеяться, тем более что погода стояла теплая и безветренная. Алита шла по темным улицам, чувствуя, как отпускает напряжение, и к дому пришла, почти совсем успокоившись. Поднялась на свой этаж, полезла в карман за ключами.
– Свиридова Алита Ивановна? – поинтересовался казенным голосом незаметно возникший за спиной мужчина.
Алита встревоженно обернулась и кивнула. Мужчина отработанным жестом достал из внутреннего кармана красную корочку:
– Милиция. Капитан Вахромеев. Вам придется пойти с нами. Для выяснения.
– Почему? – встревожилась Алита, вцепившись в обшлаг пальто. – Что случилось? Я… Я никуда не пойду!
– Оказание сопротивления работнику милиции, – скучным голосом отозвался капитан Вахромеев, – влечет наказание в виде лишения свободы на срок от одного года до трех лет или штраф от 30 до 80 МРОТ. – Вздохнул и добавил: – У меня предписание доставить вас в УВД. Там все узнаете у следователя. Я все равно вас туда… отведу. Давайте не будем доставлять друг другу неприятностей.
Алиса сжалась, собираясь дальше сопротивляться, соседей разбудить, звонить знакомым, требовать адвоката, наконец, но… глубоко вздохнула и сдалась – слишком она устала сегодня. А повоевать можно будет и позже.
– Ладно, – сказала она, – ваша взяла. Ведите уж, чего там. Наручники наденете или так поведете, под прицелом?
Капитан ничего не сказал. Проводил ее на улицу; предупредительно, как обходительный кавалер, держа ее под ручку. Подсадил в стоявший неподалеку милицейский «бобик». Залез сам с другой стороны и кивнул водителю:
– Поехали.
В УВД Алиту продержали на скамейке в коридоре под присмотром хмурого милиционера минут сорок, пока «ее» следователь где-то ходил. Наконец откуда-то появился невысокий плотный тип с неприятным скуластым лицом, не глядя на Алиту, открыл дверь и бросил ей:
– Проходите.
Алита зашла и села на единственный в комнате, не считая хозяйского офисного кресла, табурет. Следователь невнятно представился и стал бродить по комнате, время от времени задавая Алите какие-то вопросы. Алита отвечала, недоумевая. У нее сложилось впечатление, что следователь сам не знал, о чем ее спрашивать, и ответов на свои вопросы даже не слушал. Алита медленно закипала, но тут зазвонил телефон.
Следователь спикировал на него из противоположного конца комнаты, как коршун на цыпленка:
– УВД, следователь Сорокин. – Помолчал, слушая ответ. Скосил глаза на Алиту: – Да, давно уже, больше часа… нет, не знаю… нет, ничего не говорила… – Оторвался от трубки: – Мать вам что-либо рассказывала сегодня?
– Нет, – ответила Алита растерянно, – она же без сознания, меня к ней не пустили.
– Нет, – сказал Сорокин в трубку, – говорит, что она без сознания… ладно… – Посмотрел на часы: – Когда?… Что?… А до этого что делать?… А основание?… Но я же не… Понял, Сер… эээ, понял вас хорошо, все сделаю. Да… До свидания. – Положил трубку, подошел к столу и сел в кресло. Повозился. В дверях возник милиционер.
– Проводите гражданку в КПЗ, – сказал следователь ему, не глядя на Алиту.
– Что?! – Алита возмущенно вскочила. – Как… За что?! На каком основании?! Я требую адвоката, я… я имею право позвонить!
Следователь поморщился:
– Не заставляйте применять силу, Алита Ивановна. Я имею полное право задержать вас на сорок восемь часов для выяснения обстоятельств. Сергей, проводи даму.
Милиционер мягко, но цепко взял Алиту за плечо, и она обмякла, сдавшись во второй раз.
– Я этого так не оставлю, слышите? – сказала она Сорокину многообещающим голосом. – Вам это дорого встанет.
Но прозвучало это уже неубедительно, она сама это почувствовала и безропотно позволила вывести себя из комнаты. Спустилась за конвоиром на два этажа вниз, где безропотно сдала в зарешеченное окошко сумочку, деньги (в сумме пятисот двадцати трех рублей пятнадцати копеек), часы и сотовый. При виде телефона Алита встрепенулась и заявила:
– Я имею право сделать звонок.
Конвоир поморщился, но возражать не стал:
– Пять минут.
Алита схватила трубку, но тут ее поджидало разочарование – экранчик не светился, на нажатие кнопки телефон отреагировал переливчатой мелодией, коротким анимационным роликом и – мертвой темнотой экрана.
– Тьфу, – ругнулась Алита, – говорили мне «Нокию» брать. Дайте мне городской телефон! Это мое право!
– Я передам следователю, – безразлично отозвался конвоир, пододвигая бумаги. – Подписывайте.
Алита вздохнула, молча подписала список сданных вещей и положила ручку.
– Ничего. Посидишь, не порвешься, – с этими словами конвоир втолкнул Алиту в камеру, захлопнул решетчатую дверь и удалился. Первое, что почувствовала Алита, оглядев маленькое помещение, было облегчение: она была в камере одна. Теперь уже можно было признаться хотя бы самой себе: она боялась, боялась до дрожи в ногах тех, кто мог бы оказаться соседками по нарам. Алита никогда не покупала «блатных» книжек про тюремное житье-бытье, но попадавшееся ей случайно прочитывала от корки до корки с жадностью и внутренним замиранием. Она всегда считала себя если не смелой, то уж способной постоять за себя, но описания волчьего тюремного быта пугали ее до кошмаров, от которых она вскакивала посреди ночи с задушенным криком. И теперь, увидев отсутствие соседок, она почти физически ощутила, как расслабились до гитарного звона натянутые нервы. К ней даже вернулась способность мыслить логически. «Если даже ко мне сейчас и подсадят какую-нибудь… эээ, скажем так, нехорошего человека, то у меня будет преимущество: я первая, и это – моя территория, – подумала она. – Психология, туды ее в качель». И улыбнулась. О том, что это обстоятельство может заставить новоприбывшую действовать агрессивно, она старалась не думать. Пока ситуация была нормальной. Правда, ее бы больше устроило, если бы дверь была сплошная, металлическая; тем более что, насколько она успела заметить, напротив располагались мужские камеры. Но ничего, оскорбления словом она уж как-нибудь перенесет. Да и на количество степеней свободы собственного языка она никогда не жаловалась: еще посмотрим, кто кого больше оскорбит. И Алита смело взглянула на противоположную сторону коридора. В камерах, мимо которых ее провели, сидело по нескольку человек, но в противоположной узник был тоже один. Мужчина лет тридцати сидел напротив двери с выражением совершеннейшего отчаяния на лице. Заметив внимание Алиты, он встретился с ней взглядом и тут же отвел глаза, но она успела заметить мелькнувшее выражение презрения. Холодное бешенство тут же затопило ее целиком: Алита резко подошла к двери, вцепилась в решетку и, сама удивляясь своему голосу, отчетливо выговорила:
