— Ты вот что сделай: открой окно и помаши нам чем-нибудь.
Стали ждать…
Прокурор сначала услышал рядом удивленные возгласы… что за ерунда, им махали из окна с другого края дома.
Голос Владимира спрашивал что-то в отведенной от уха трубке.
— Да, видно. Там нет окна, поближе к центру?..
Нет? Ну, ладно. Осмотрите всё еще раз, я скоро перезвоню.
Тем временем установилось мнение, что стрелять из тех окон никак не могли.
— Да и шестой этаж не клеится, — поморщился старший, — глаза сами выше идут.
— С восьмого, с подоконника — ну просто идеально! — добавил его молодой товарищ, как если б сам с охотою это проделал.
Все улыбнулись, и даже виновник, понявший конфуз.
Прокурор позвонил туда в дом.
— Володь, как я представляю, от лифта по обе стороны секции с квартирами?.. Ты в левой секции, если смотреть на нас, так?.. Необходимо проверить две квартиры справа. Но этажи, Володя, седьмой и восьмой… Да, почти наверняка, оттуда.
* * *
По дороге в Управление, уже в милицейской машине, Виктор забеспокоился: он так стремительно выкинулся из дома, что бог его знает, как там с водой и газовыми конфорками — в памяти следа не осталось, что он делал перед звонком Зубакина.
Пришлось резко менять маршрут.
И на предложение «подождать» ответил отказом — сам скоро к ним в Управление доберется, потому что еще надо побриться и… так кое-что.
Главным «кое-что» было, конечно, позавтракать — организм отчетливо заявлял об этой необходимости — а полковник, ничего страшного, полчаса еще подождет.
Тем более, нужна информация по осмотру тех двух квартир.
Информация поступила гораздо раньше, чем он полагал, — успел побриться, но к завтраку приступить не успел, — Владимир сообщил: в квартире на седьмом нормальная пожилая пара, на восьмом не отвечали, соседи сказали — квартира недавно сдана; взломали при свидетелях, там — брошенный карабин.
— Делай протокольное описание и дуй к Игорю Петровичу, я буду там.
Распадается схема — китайцы остаются китайцами… а стрелял-то кто?
Или они сняли две квартиры — вторую для отвода глаз?
Нет, чересчур это как-то. И зачем им вообще стрелять в местного начальника милиции?
Когда Виктор добрался до Управления, туда уже привезли и допросили хозяина квартиры, откуда велся огонь.
Квартиросъемщик вышел на него через объявление. Паспортные данные его хозяин не записал — только фамилию, имя и отчество, причем со слуха, хотя тот и показывал паспорт.
Заплатил он вперед за два месяца, вид имел очень интеллигентный.
Однако по части самого «вида» сведения были слабенькие: лет сорока пяти, рост выше среднего — около ста восьмидесяти, волосы темные средней длины, очки с затемнением — неясен цвет глаз, нос правильный, усы, не то чтоб большие…
Хозяин сам был «после вчерашнего», а может быть еще и «позавчерашнего», в общем — тот еще описатель.
И нервничал — пришлось даже успокаивать, что не привлекут за незарегистрированного жильца.
Отправили все-таки составлять фоторобот и остались одни.
— Витя, спас ты меня. Спасибо за это говорить слишком мало…
— Ладно вам, Игорь Петрович, на плечах же у вас сидел, и поблагодарить за всё мы должны Зубакина.
— Зубакина?
— Позвонил утром с сообщением о недавней продаже в городе карабина с оптикой. Ну, меня, как волной, сразу к вам.
— Это ведь надо было так одно с другим сопоставить!
Полковник всем видом своим показал удивление.
И помрачнел.
— Слушай, а возьми он пониже этак на метр…
— Мы ведь рванули, он впопыхах стрелял.
Погружаться в произошедшее было совсем ни к чему.
— Вы сами-то кого подозреваете?
— Ой, уже измучил себя этим вопросом. Нет, ничего в голову не идет.
— Письмо покажите.
— Что? А, пригласительное это. Я же оформил его и сдал. Сейчас позвоню.
Когда принесли папку, пояснил и без того понятное:
— Отпечатков пальцев там не было.
Прокурор начал смотреть.
Удивило… нет, не то, что написано от руки, но что почерком, а не печатными буквами.
И другое нечто, не удивило, а напрягло.
Отозвавшейся памятью, будто знавшей про это письмо.
Но что?..
День тяжелый для головы.
Объявился Владимир.
Сразу стал громко докладывать:
— Оружие практически новое, глушитель заводского производства, несколько патронов оставлены на подоконнике. Никаких личных вещей. Скорее всего, их там попросту не было. Обнаружить сколько-нибудь отчетливые следы пальцев нигде не удалось.
Прокурор почувствовал раздражение от бодрого тоном рапорта с нулевыми, практически, результатами.
И несправедливость этого раздражения.
Почему-то опять явилась мысль, все ли в порядке дома — ведь уходил торопясь.
Да, тяжелый для головы день.
Дома…
Память открылась вдруг, обрадовала и утешила — в порядке всё с головой!
— Игорь Петрович, машину бы мне — буквально на пятнадцать-двадцать минут. А вы тут чаю к моему возвращению, а?
Он сделал, что мог.
Не вышло.
Силы-преграды — одолимое-недоступное…
События — звенья цепей, связывающих миры…
И как бы ни был значителен в какой-то момент человек, он слишком мал ко всему остальному.
Сделал, что мог?
Да.
Значит — он опять столкнулся с неодолимым.
И надо правильно понимать случившееся, для него это знак.
Знак — уходить.
Часы в вестибюле показывали — он обернулся за шестнадцать минут.
В кабинете еще только заваривался под колпаком чай, полковник, как и Виктор, не любил «из пакетиков».
— Это что у тебя?
— Лермонтов, из квартиры священника.
— Э… та, что ли, из которой листы выдрали.
— Именно. Только вы дарственную надпись не видели. Где письмо?
— Тут где-то… вот.
— Сравните почерк. Ты, Володя, тоже смотри.
Странное человек существо — вот сейчас отчего-то поднялось настроение, хотя радоваться никакого разумного повода нет. Скорее наоборот — расстрельное утро, а впереди — туман гуще прежнего.
— Тэк-с, заварка, надо полагать, уже готова, — сам себе объявил прокурор. — Конфетки, ба-ра-ночки…
Маленькие из самой высокосортной муки сушки незаслуженно обходятся молчанием среди исторических достижений России — одну, не удержавшись, он сразу засунул в рот.
— Что ж получается? — растерянно произнес Владимир.
— Да? — полковник поднял от бумаги глаза с никаким в них выражением.
