- Быть может, кардинал объяснит это вам при личной встрече.
- При личной встрече? И ты можешь устроить это мне? О боже! Неужели обо мне могут вспомнить только из-за этого бретера, моего сына?
- Вы сами же спросили, могу ли я устроить вам встречу с кардиналом.
- Жозеф! Ты слышишь, он вхож туда!.. О боже!
- Я вхож, как видите, но теперь лишь как гвардеец роты капитана де Карбон-де-Костель-Жалу.
- Но ведь это же конь, мундир, вооружение! Не меньше тысячи ливров!..
- Но иначе мне не выполнить поручение кардинала, а следовательно, не явиться снова к нему, как вы в том заинтересованы.
- Это уже совсем другое дело! Но ты разоряешь меня! Я вынужден буду затронуть основной капитал, уменьшить ренту.
- Я возмещу затраты, как только театр заплатит мне за принятую пьесу.
- Ее освистали и денег не заплатят, - тихо вставил Жозеф.
- Снимай скорей эти лохмотья, они мне выворачивают душу. Но подпись кардинала! Лишь она заставит меня помочь тебе для вступления на военную службу. По крайней мере, все-таки будешь служить. Но кому? Кардиналу или королю?
- Франции!
- Отец, неужели вы решитесь разорить нас всех? - спросил Жозеф.
- Молчи! - прервал отец. - Не понимаешь, чего стоит эта подпись!
Так королевскому писцу господину Абелю де Сирано-де-Мовьер-де-Бержераку пришлось согласиться на трату части основного капитала, кстати сказать, полученного им в приданое за женой.
Савиньон почувствовал, что он выиграл сражение, попробовал было "развить наступление" и оговорить интересы сестренки, но, услышав лишь первые слова Савиньона, господин Абель сердито замахал руками.
- Нет, нет! И слышать не хочу. Ты - на войну, а эти двое, - он махнул рукой в сторону Жозефа, - в монастырь!
Сирано ошибся бы, думая, что его отец согласился дать деньги ему. Нет, потомком Жан-Жака де Сирано, королевского егеря при Людовике Безумном, владела идея использовать привилегию, дарованную его предку больным королем, и только ради этого, чтобы приблизиться пусть хоть через нелюбимого сына, ко двору, быть принятым там и когда-нибудь показать всем придворным, что он, простой королевский писец, кое в чем превосходит всех графов и герцогов, согласен был господин Абель на расточительную трату.
Как бы то ни было, но коня и снаряжение гвардейца Савиньон получил.
Мать заботливо собрала его в дальний путь.
На восточных границах Франции, в особенности близ города Музона, шла война с испанцами, которую следовало избежать.
Савиньон, пробыв у матери несколько дней, полностью оправился и готов был к любым испытаниям, которые не заставили себя ждать.
Глава вторая
ЗАКЛАДНАЯ ЗАПИСКА
Не помогает счастье нерадивым.
С о ф о к л
Всадник на усталом, еле передвигающем ноги коне, оставив позади не одну сотню миль, остановился у ватиканских ворот. Конь поник головой, готовый упасть. Всадник соскочил на землю и любовно похлопал его по взмыленной шее.
Граубинденец с длинной шпагой на боку направился к приехавшему с наглым, угрожающим видом.
- Пакет! Его святейшеству папе! - по-французски произнес путник.
- Чего бормочешь, будто сопли нос забили, - грубо по-немецки крикнул граубинденец.
Приехавший не знаком был с этим языком, а страж, видимо, хоть и знал французский, как все швейцарцы, не желал на нем говорить.
- Немедленно пропусти меня к его святейшеству, я - гонец самого его высокопреосвященства кардинала Ришелье.
- А что мне твой Ришелье? - заявил страж, протягивая руку для приема обычного подношения, пусть и не слишком тяжелого кошелька, но приезжий или не понимал этого, или не желал понять.
Запыленный, усталый с дороги, он не хотел терять времени и, считая, что упоминание кардинала Ришелье служит достаточным аргументом, отодвинул стража в сторону, чтобы пройти в ворота в ватиканской стене, но страж вздыбил усы, оскалил желтые зубы, прокричал немецкое ругательство и обнажил шпагу.
Происшедшее затем надолго запомнилось граубинденцу. Шпага его неведомо как вылетела из его руки и взвилась к небу, потом со звоном ударилась о камень дороги.
Испуганный страж, уверенный, что сейчас его проткнет шпагой проклятый француз, бросился бежать, взывая о помощи.
К нему уже спешили два граубинденца, на ходу выхватывая шпаги.
Приехавший тем же непостижимым приемом выбил одну за другой шпаги поочередно вступивших с ним в бой стражников, но не ранил ни одного из них. Теперь к нему с алебардами наперевес бежало еще несколько наемников.
Но властный голос остановил их.
К приехавшему направился офицер-швейцарец, командовавший охраной ватиканского дворца.
Он видел необычайное искусство гонца и, имея на это свои виды, почтительно приветствовал его:
- Прошу извинения, синьор, за доставленное вам беспокойство моими солдатами, но надо учесть, что именно за это им выплачивают жалованье из ватиканской казны. Так о чем вы не смогли договориться с моими молодцами, заставив теперь меня наложить на них серьезные взыскания? Денежные, конечно, ибо все мы работаем за деньги, и они служат нам и средством существования, и дисциплинарного воздействия. Какой смысл сажать их на гауптвахту и бесплатно кормить? Не лучше ли за неуменье фехтовать оштрафовать? Не так ли, синьор?
Офицер говорил на французском языке с швейцарским акцентом, вставляя некоторые итальянские слова, когда дело касалось обращения к собеседнику.
Приехавший сообщил, что привез срочное послание святейшему папе от кардинала Ришелье.
- Из Франции? И вы проделали такой путь на этом бедняге коне?
- Увы, я не мог менять лошадей, как это делают обычные гонцы. У меня поручение личное.
- Мы договоримся с вами об этом, синьор. Я проведу вас в папские хоромы, при одном условии, однако, - если вы обучите меня своему превосходному приему обезоруживания противника.
- Охотно, приятель! - согласился приехавший. - Где мы можем заняться уроком фехтования?
- Во дворе за крепостной стеной, синьор, если это вас не слишком затруднит.
- Лишь бы не затратить на это излишне много времени, господин офицер.
- Я постараюсь быть прилежным учеником.
Стражи-граубинденцы изумленно смотрели, как их офицер провел приехавшего, который, безусловно, не передал ему кошелька с монетами, они за этим следили, чтобы не прозевать своей доли. Оба прошли через приоткрытые для них ворота и сразу же обнажили шпаги.
Граубинденцы, свободные от караула, сбежались посмотреть, что это будет за дуэль.
Но дуэли, оказывается, не предполагалось.
Офицер был обезоружен при первом же скрещении шпаг.
Затем началось скрупулезное обучение приему. Офицер прикрикнул на своих подчиненных, чтобы они, несмотря на святое место, убирались ко всем чертям. Он не собирался приобщать их к секрету, которым хотел овладеть.
