– Сделайте же что-нибудь, она умрет! – кричал Виктор. – Ее надо срочно с больницу! Почему вы не везете ее в больницу?
– Прошу вас, успокойтесь! – успокаивал его дежурный врач. – С ней все будет в порядке.
Ему насильно всучили пару каких-то таблеток, подтолкнули к губам кружку. Виктор отхлебнул и закашлялся. Но то ли подействовало лекарство, то ли отрезвила холодная вода – противная, заложившая уши вата постепенно пропала, а вместо запаха крови Виктор почувствовал разлившийся по комнате запах лекарств.
– Что с ней? – прошептал он непослушными губами.
Сознание теперь полностью вернулось к нему, и ученый заметил и медсестру, что складывала свой чемоданчик. И врача, который вытаскивал шприц из правой руки Лизы. И саму Лизу – она теперь лежала на кровати, и хоть была слабой, но живой и в сознании.
– Виктор, прости, – виновато прошелестела она и тихонько заплакала.
– А ну! Успокойтесь оба! – строго велел врач. – Что за истерики еще устроили? А вам вообще должно быть стыдно, молодой человек! – он обратился к Виктору. – Девушке помочь надо было, а вы сами расклеились. Нехорошо.
– Что с ней? – повторил ученый.
– Гипогликемия, – ответил тот. – Случается у диабетиков при передозировке инсулином или неправильном питании, или в результате стресса. Девушке надо всего лишь следить за собой. Мы ввели ей внутривенно раствор глюкозы. Теперь, думаю, все будет в порядке. Поправляйтесь.
Врачи уехали. Администратор, который все это время тоже присутствовал в номере, пролепетал что-то о том, что надеется на скорое выздоровление, начал говорить что-то про оплату, но тогда Виктор просто молча достал кошелек и, не глядя, сунул мужчине несколько купюр.
– Я побуду здесь, – сухо сказал ученый. – Если что-то понадобится, сообщу.
Администратор скосил глаза, оценил выданную наличку и испарился с ловкостью факира. Виктор подошел к кровати на трясущихся ногах, присел на краешек. Лиза попыталась отодвинуться, натянула покрывало на подбородок, глядя поверх него виноватыми глазами.
– Прости, я тебе не сказала…
– Все в порядке, – Виктор тепло улыбнулся. – Никто не виноват в своей болезни.
– Я не помню, как это случилось, – пожаловалась она. – Я так устала вчера…
– Ты просто переволновалась.
– Я еще вчера заметила слабость, – согласилась Лиза. – И много спала… А утром стало нехорошо, но голова была, как в тумане… Все эти события… ты слышал новости? Про тех убитых…
Она поежилась и жалобно поглядела на Виктора. Он ободряюще положил ладонь на ее колено.
– Не думай о них, – сказал он. – Тебе не о чем теперь волноваться. Отдыхай и ни о чем не думай.
– Ты сердишься на меня?
Виктор вздохнул.
– Ну что ты, – успокаивающе сказал он и усмехнулся. – Я сам хорош. Устроил истерику.
– Значит, ты волновался за меня?
Ясные зеленые глаза девушки смотрели настороженно, с надеждой. Ее пальцы подрагивали, нервно разглаживали ткань покрывала. Будто случайно, коснулись руки Виктора.
– Волновался, – признался он и сжал ее пальцы.
Она доверчиво подвинулась к нему. Виктор погладил ее по плечам, коснулся растрепанных волос.
– Все теперь будет хорошо, – пообещал он, привлекая ее к себе. – Ты мне веришь?
– Верю, – выдохнула она в самые его губы.
Виктор почувствовал сладкий привкус меда и, может, еще молока, а кожа оказалась теплой, шелковистой, податливой. Тогда нахлынула пьянящая и теплая волна, затопила комнату, отгородив от внешнего мира двоих людей. И, увязнув в тягучей любовной патоке, они не слышали ни приглушенного пиликанья телефона, ни жужжания осы, попавшей в ловушку между оконными рамами.
…Сколько их прошло, однообразных, темных дней, месяцев, лет? Время остановилось. Сжалось в комок, будто в неподвижности было избавление от боли.
Мальчик цепенел вместе с ним. Некогда огромный мир сначала уменьшился до размеров Улья, затем ограничился замкнутым пространством каземата, и, в конце концов, сомкнулся на мальчике, как защитная скорлупа. Она нарастала новыми слоями, костенела, но под ней еще шевелились не вытравленные до конца воспоминания прошлой, далекой жизни.
Они воплощались в рисунках. Это помогало мальчику выдержать окруживший его ужас бесконечных тренировок и пыток, слабым лучиком света вонзалось в непроглядный мрак, не давая сердцу окаменеть окончательно.
Но Дар не поощряет романтиков и мечтателей. Дар ненавидит любые проявления человеческих чувств. И когда наставник Харт обнаружил исчерканные карандашом наброски, Улей содрогнулся от подземных казематов до верхушек смотровых башен.
– Случай неслыханный, не достойный дарского воина, – жаловался Харт коллеге, в то время как неофит, подвешенный на дыбе, захлебывался собственной кровью. – Из-за этого упрямца мне самому приходится подвергаться наказанию. А ты знаешь, как рады господа преторианцы заполучить в когти нашего брата.
Харт указал на заплывший гематомой глаз. Он давно работал с молодежью, нахватался от них затейливых словечек, а потому мог себе позволить быть красноречивее прочих.
– Я предупреждал, – отвечал второй. – Силы потрачены впустую.
– Я прочил его в свои преемники, – вздыхал Харт, наблюдая за конвульсиями мальчика. – Не часто находишь идеального кандидата на должность наставника. Беда в том, что он еще цепляется за внешний мир. Однако я найду способ сделать из него васпу. Он готов. Надо только подтолкнуть.
И вот неофиты стоят на склоне холма, а хлесткий зимний ветер выжигает щеки и забирается под воротники коричневых гимнастерок. Внизу, у подножия, лежит деревенька в пять дворов, похожая на ту, оставшуюся в прошлой жизни. Мальчик видит ребятишек, играющих в чистом выпавшем снегу, лошадь, волочащую поклажу. Из печных труб валит дым, и до мальчика долетает запах свежеиспеченного хлеба.
Этот маленький кусочек прошлого зовет его, и мальчик начинает спускаться с холма. Но земля почему-то колеблется под тяжелыми башмаками, и непонятный груз давит на плечи. Мальчик глубоко увязает в снегу, останавливается, пытаясь совладать с невыносимой тяжестью собственного тела. Земля под ним дрожит и шевелится, будто старается избавиться от навалившегося на нее гнета. Будто каждое движение причиняет ей боль.
Тотчас до него долетает встревоженное ржание лошади. Дети прекращают свои игры и как один устремляют бледные лица в сторону холма. Кто-то начинает плакать, но выскочившая женщина сгребает малыша в охапку и уносит в дом. Становится тихо-тихо. Так тихо, что в голове у мальчика начинает звенеть. И слышно только, как стонет в черных ветвях ветер.
