так же терзал, интересно? — спросил Скрипач.
— Почему терзал? Скиа, об этом нет даже и речи, — возразила Лийга. — У него была прекрасная и счастливая семья. Так жили поколения его предков, здесь, на берегу моря, в старинном доме. Он вырос так сам, он так же растил и своих детей. Быть разумным, добрым, вести себя порядочно — что в этом плохого?
— Ну, скибы, например, — заметил Скрипач. — Его семья их тоже носила?
— Ну да, — пожала плечами Лийга. — А что такого? Одежда как одежда. Я, правда, в юности жила на севере, и одевалась иначе, но мне скиб нравится. В нём я впервые ощутила себя по-настоящему женственной. Нет, не красивой, я красивой никогда не была. Но женственной — да.
— А что носят на севере? — спросил Ит.
— Не носят, а носили, — поправила Лийга. — Там холодно, и все в штанах. Причем штаны обычно с подогревом. На самом деле там была клановая одежда, но гораздо более вольная, чем на юге, — добавила она. — Халвквины и женщины лица, конечно, тоже закрывают, но не так, как тут.
— Зачем? — спросил Скрипач. — Лийга, это же бред. Для чего закрывать лицо? Это дико неудобно, это душно, это…
— Это равенство, — строго произнесла Лийга. — Равенство для всех. Красивая ты, некрасивая, старая, молодая — тебя никто не имеет право оценивать внешне. И осуждать за лицо — тоже. Оценивают не твое лицо, а твои поступки и действия.
— Вот только не говори, что корни этого — не в религии, — покачал головой Ит. — Ну хоть сама себе не ври. Мужчины лиц не закрывают.
— Мужчин и оценивают иначе. Изначально, возможно, корни действительно были в религии, — согласилась Лийга. — Но здесь её не существовало. А вот обычай был. И есть.
— В смысле — здесь её не существовало? — нахмурился Ит.
— Это не начальный мир, это колония, — Лийга отвела взгляд. — Очень старая колония, если для тебя это важно.
— Наша? — уточнил Ит. — Рауф?
— Не только. Здесь жили три расы. Люди, рауф, нэгаши. Последних шрика истребили полностью, даже не депортировали. Нас оставили. Не всех, да, но оставили.
— Кошмар какой, — Скрипач поёжился. — За что?
— За то, что они нэгаши, конечно. Как это — за что? Не «за что», а «потому что». Смешно — свои нэгаши у шрика есть. Их не трогают. Но здешние им сильно не понравились.
— Гордые, видимо, были, — вздохнул Скрипач. — Там таких немало. И гордые, и воля сильная.
— Да, да, вот это верно, — покивала Лийга. — В общем, если говорить о религии, то не исключено, что скиб к нам пришел оттуда. Но разве это плохо?
— Честно? — спросил Скрипач. Лийга кивнула. — Да, плохо. У тебя не осталось случайно штанов с подогревом? Я бы с радостью поменялся.
Лийга вдруг рассмеялась.
— Ты чего? — удивился Скрипач.
— Да просто представила тебя — в штанах, и волосы распущенные, — ответила она. — Ну и зрелище… Нет, нет, я видела и не такое, но сейчас мне почему-то стало смешно.
— Угу, а теперь представь себе, как за мной, когда я в таком виде, гоняется Рифат с куском плавника наперевес, — сказал Скрипач. — И внушает про приличия.
— Он бы не стал гоняться, — Лийга тут же посерьезнела. — Он бы удивился и расстроился. И попытался бы понять, почему ты вдруг решил вести себя настолько недостойно.
— Слушай, это всё прекрасно, конечно, но про печь я так и не понял, — Ит решил, что пора заканчивать этот разговор. — Почему нельзя спать рядом с печью?
— Ты дурак? Это же рабочий инструмент! Безопасность, прежде всего. Рабочее помещение не для сна, — наставительно сказала Лийга. — Можно надышаться угарным газом, например, обжечься…
— Но печь сейчас холодная, — возразил Ит.
— И что с того, что она сейчас холодная? Если ты поспишь там десять раз, ты привыкнешь, утратишь бдительность, и ляжешь, в конце концов, рядом с горящей печью. А это может кончиться бедой, — объяснила Лийга. — Рифат соблюдает правила далеко не просто так.
— Но у него дома мы спали в одном помещении с печью, — напомнил Скрипач. — Абсурд какой-то.
— Ну, ты сравнил. Эта его крохотная грелка, и моё чудище, которое способно давать температуру для обжига, — рассмеялась Лийга. — Так, болтушки. Хватит, поговорили. Давайте травы растирать. И маски, маски пристегните, надышите туда ещё…
* * *
Разумеется, они друг друга осмотрели — насколько, конечно, это было возможно. Ит искал следы операционных полей, правда, на успех он не особо рассчитывал. Теоретически для подобных вмешательств мог быть использован точечный вход в области солнечного сплетения, и это было плохо, потому что маскируется такой вход полностью, пациент через несколько месяцев даже место, куда хирурги заводили инструменты, найти не сумеет. Кажется, в этот раз произошло именно так: следов не было, но, увы, их отсутствие ни о чём не говорило. Либо говорило, но только лишь о высоком профессионализме тех, кто выполнял работу.
— Может, они через спину заходили? — спрашивал Скрипач, когда Ит его смотрел. — Глянь спину, а? Да, нелогично, но мало ли…
— Чистая у тебя спина, — вздохнул Ит. — Ничего нет. Ни на груди нет, ни на спине. Так что либо нам загнали какую-то хитрую схему по ферментам, из-за которой мы для Рифата так выглядим, либо — операции были, и Рифат на наш счет прав, потому что организмы работают в том режиме, который соответствует возрасту геронто. И да, нас никто не трогал.
— Ужас какой-то, — мрачно произнес Скрипач, кое-как влезая обратно в кафтан. — Итище, если это всё правда, то…
— То это повод удвоить, а то и утроить осторожность, — закончил за него Ит. — Традиции и обычаи — это хорошо, конечно, но всякую мразь, на многое способную, эти традиции никак не отменяют. А мы беззащитны.
— Ну, не настолько, — покачал головой Скрипач. — Если что, отоварить камушком вполне сумеем.
— При наличии камушка. Со здоровым мужиком ни ты, ни я в таком состоянии не справимся. Или справимся, но прикончим в процессе, потому что это, как ты сам знаешь, порой проще, чем остановить, — Ит задумался. — Хотел сказать, что мы на такое не подписывались, а потом понял, что мы-то как раз и подписались. Добровольно.
— Это когда? — не понял Скрипач.
— Тогда, когда вошли в первую локацию, созданную Альтеей, — ответил Ит.
* * *
Версия о переходе по Сфере напугала Скрипача не на шутку — Ит стал замечать, что тот стал намного больше нервничать, сердиться, или злиться без повода. А ещё Скрипач принялся, по его словам, «смотреть в четыре глаза» — благо, что у него с ходьбой проблем не было, а значит, заметить он мог больше, чем Ит. О части своих наблюдений он рассказывал, часть, как позже понял Ит, замалчивал. Сомневался. Да, поводов сомневаться у него появилось много.
Ит, впрочем, тоже смотрел
