Владимир Рыбин - Здравствуй, Галактика! (сборник)

И тут началось непонятное. Машина, та, что настоящая, что в середине пузыря стояла, начала приподниматься да и совсем оторвалась от земли. Повисела немного в полуметре и пошла вверх, словно ее каким невидимым домкратом тянули.

Тут уж я совсем голову потерял. Чувствую: изобрел Серега что-то совсем особенное. Ничего не понимаю, а ору как мальчишка: виданное ли дело, чтобы автомобили как воздушные шарики летали.

И вдруг вижу, качнулась машина, наклонилась — и радиатором вниз. Словно из-под нее домкрат выбили. И пузырь лопнул, да так, что грохнуло, как из пушки, и кирпичи с мельницы посыпались.

Выволок я Серегу из машины. «Ну, — думаю, — голова, ноги целы, значит, все в порядке». А он без памяти лежит, неживой вроде. Сбегал я на дорогу, поймал попутку и повез его в больницу.

Дорогой он очнулся, заметался, как маленький.

— Где я? Где машина?

— Где ж ей быть, — говорю, — у мельницы. Одни колеса остались.

— Ступай, — кричит, — сейчас же! Собери все, никому ничего не давай.

Я, конечно, ни с места. Тогда он сам на дорогу стал кидаться. Держу я его и слезами плачу. Вижу ведь, что ему глаза открыть и то больно. Начал уговаривать:

— Друг ты мой сердечный, — говорю, — изобретатель дорогой. Ты меня знаешь? Так вот, лучше я руку там, у мельницы, оставлю, а последнюю гайку домой принесу… А машина, — говорю, — твоя — прямо ковер-самолет: метров на десять поднялась.

Обрадовался он как младенец.

— Ты хорошо видел?

— Еще бы не видеть, когда меня чуть камнем не шибануло. Да и синяки твои тому доказательство.

— Синяки к делу не пришьешь. А ты свидетель. Все приятней, что хоть не один знаешь…

В общем, сдал я его в больницу и помчался к мельнице. А там возле разбитой машины уже милиционер на мотоцикле. (Удивительное у них чутье на происшествия.) И уже дверцу открывает, рулетку достает, блокнот свой, хочет акт составлять. И вроде бы даже собирается Серегину машину в свое ГАИ тащить. Пришлось мне всю свою дипломатию в ход пустить.

— Дорогой, — говорю, — и любимый товарищ милиционер. Неужто в вашей конторе происшествий не хватает, что вы еще одно хотите на себя повесить? Здесь не трасса, не дорога проезжая, скорость никто не превышал, да и вовсе не было никакой скорости, претензий никто не предъявляет. Неужели, — говорю, — хозяину возбраняется под настроение свою колымагу в металлолом отправить?

А милиционер есть милиционер, ему нужно, чтобы инструкции не пострадали.

— А ежели, — говорит, — он пьяным был за рулем? А ежели подфарники не горели? А ежели люфт у руля?..

— Какой люфт? Он ведь не по земле двигался, а по воздуху, по вертикали. Оттуда и свалился, сверху. А воздушные дороги — это уже не компетенция автоинспекции.

Вроде убедил. Но тут у милиционера любопытство взыграло. Пришлось объяснять ему все как есть. «А чего, — думаю, — бояться? Поверит — другом будет, не поверит — опять же реклама не помешает».

Договорились на том, что машину мы пока отвезем в сарай, запрем и опечатаем, чтобы никто ничего в ней не тронул. До случая, если вдруг, как выразился милиционер, откроются дополнительные обстоятельства. Что доложит он о происшествии, как полагается, и наведается в больницу и ко мне домой.

Все устроилось нельзя лучше. Вот только с Сергеем было плохо. Не знаю, как там по-медицинскому, а по-человечески тошно было нам обоим: не пускали меня к нему рассказать-успокоить. Пришлось опять использовать дипломатию, теперь уже с нянечкой, что его сторожила. Нянечки, известное дело, народ более сговорчивый, чем главные доктора. Пустила она меня на минутку. Ну а где минутка, там и пять — это же известно. Просидел я возле Сереги с полчаса, все рассказал в подробности.

— Это, — говорил Серега, — все из-за кошки-мерзавки. Испортила мне один аккумулятор, вот мощности и не хватило.

— Ничего, — успокоил, — ты только выздоравливай. Теперь я твою квартиру пуще глаза сторожить буду.

— А что толку? Машины-то нет. И денег нет.

— Ты, главное, не горюй. Как-нибудь выкрутимся. У меня там есть в заначке маленько. На мотоцикл копил.

Обрадовал его. Руку мне пожал как-то по-особенному.

— Ты, — говорит, — Пантелеич, если б не слесарем был, непременно вышел бы в изобретатели. Есть в тебе этакое… самоотречение, что ли? Ведь все новое на самоотречении замешивается и без него ничего не начинается…

Так и сговорились мы с ним. А когда двое сговариваются на доброе дело, это ж сами понимаете… Выйдет Сергей из больницы, купим мы другую машину и посмотрим, какой он, наш двор, с высоты. А потом отправимся в контору, которая изобретениями занимается, поставим автомобиль прямо на крышу, и пусть тогда попробуют не поверить. Пусть только попробуют…

Индикатор замигал, и из динамика послышался хриплый приглушенный голос:

— Операция переносится на шестнадцать ноль-ноль…

Инспектор уголовной полиции Луис Мортон, вот уже третий день прослушивавший эту телефонную линию, вскочил, едва не опрокинув стул, кинулся к магнитофону. «Наконец-то гангстеры заговорили, наконец-то будет чем порадовать начальство!»

— Что случилось? — спросил другой, испуганный, нервный голос.

— За мной следят.

— Примени маскировку.

— Применял. Берту разве проведешь?

— Что буде-ет?!

— Порядок будет. Только попозже, в четыре.

— На старом месте?

— Где же еще?

— Условия?

— Захвати там по дороге.

— Я прошлый раз приносил.

— Черт с тобой, принесу. А ты обеспечь закуску…

Мортон выругался и выключил магнитофон. Опять эти алкоголики договариваются. И ведь так темнят, сволочи, будто банк накрыть собираются.

Он прошелся по комнате, остановился у окна. Тень от угла дома, наискось перечеркнув улицу, подобралась к подъезду на противоположной стороне. Это значило, что день перевалил за половину и пришло время сбегать к папаше Цимке перекусить.

Мортон оглянулся на дверь и подумал, что пора бы явиться этому лентяю Роланду и сменить его у магнитофона. И едва он оглянулся, как дверь приоткрылась и в проеме показалась удивленная физиономия посыльного Форреста, которого все в участке звали просто Фо.

— Шеф вызывает, — сказал Фо, оглядывая комнату так, будто никогда ее не видел.

— Я же на линии.

— Мое дело — передать.

— А ну посиди тут. Услышишь разговор, нажми вот эту кнопку. Понял?

Фо пожал плечами, отчего тонкие погончики на его плечах быстро вскинулись и опали, словно крылышки.

Шеф был зол. Он кинул на стол лист бумаги, ткнул в него пальцем.

— Полюбуйся.