Мало-помалу и в то же время внезапно Конвей осознал, что в кладовую за ним последовали все ходячие раненые, которые вдобавок притащили за собой, как на буксире, тех, кто вынужден был пребывать в неподвижности.
Они окружили его, лица их были суровыми, решительными и почтительными.
Вперед протолкался майор Стиллмен. В здоровой руке он сжимал пистолет.
– Пора кончать, доктор, – произнес он. – Мы все согласны. – Повернув пистолет дулом к себе, он протянул его Конвею. – Возьмите, это поможет убедить Дермода, что ему лучше не выкидывать никаких фокусов и спокойно нас выслушать.
Сразу за спиной Стиллмена парила запеленутая мумия, которая оказалась капитаном Вильямсоном, рядом покачивался человек, который его сюда доставил. Капитан беседовал о чем-то со своим спутником на языке, который показался Конвею смутно знакомым. Он стал было припоминать, что это за язык, но тут пациенты снова зашевелились и задвигались, и Конвей заметил, что многие из них вооружены. Оружие находилось в особых кармашках скафандров.
Следом за ранеными Конвей выбрался в коридор, который выводил в Приемный покой. Стиллмен по дороге рассказывал ему о том, что побудило их выступить. У самого покоя майор встревоженно спросил:
– Как по-вашему, доктор... я не предатель?
Вопрос вызвал в душе Конвея такую бурю чувств, что он сумел выдавить из себя только односложное:
– Нет!
Наставляя пистолет на командующего флотом, Конвей чувствовал себя цирковым клоуном, но выбора у него, похоже, не оставалось. Он проплыл в Приемный покой, подобрался к Дермоду и держал того под прицелом до тех пор, пока не подоспели остальные. Чтобы скоротать время, он попытался объясниться с ним, но добился немногого.
– Значит, доктор, вы хотите сдаться, – проговорил тот, не глядя на пистолет, и перевел взгляд с Конвея на раненых мониторов. Вид у него был такой, как у человека, которого неожиданно подвел преданный друг. Конвей ещё раз попытал счастья.
– Не сдаться, сэр, – поправил он и показал на мужчину, который сопровождал носилки Вильямсона. – Мы... Вот ему нужен коммуникатор. Он прикажет прекратить огонь.
Запинаясь от волнения, Конвей принялся объяснять. Он начал со столкновения «Веспасиана» с транспортом. Внутренние помещения обоих кораблей оказались сметены, поэтому, хотя спасателям и было известно, что среди раненых имеются как мониторы, так и враги, им было не до того, чтобы разбираться в том, кто есть кто. Позднее же, когда легкораненые стали ходить по палате, разговаривать друг с другом и помогать лежачим, быстро выяснилось, что примерно половина из них – с борта транспорта. Как ни странно, на взаимоотношения пациентов это почти не повлияло, а медицинскому персоналу было попросту не до того. Так что все продолжалось по-прежнему: пациенты старались заменить недостававших медсестер и говорили... Ведь в палате лежали мониторы с «Веспасиана», а «Веспасиан» летал на Этлу. А его экипаж научился, разумеется в разной степени, этланскому языку; сами же этлане общались между собой на том языке, который был общеупотребительным для всех подданных Империи, подобно универсальному языку Федерации. И вот после того, как было преодолено взаимное недоверие, мониторы узнали, что на имперском транспорте присутствовали весьма высокие чины. Одним из тех, кто уцелел в катастрофе, был Хералтнор, третий по старшинству офицер флота Империи, осаждавшего космический госпиталь.
– А последние несколько дней пациенты вели мирные переговоры, закончил Конвей. – Конечно, они были неофициальными, однако мне кажется, что полковник Вильямсон и Хералтнор вполне могут считаться представителями своих сторон.
Хералтнор обратился к Вильямсону на этланском, потом наклонил гипсовый кокон так, чтобы полковник мог взглянуть в лицо командующему флотом, и сам тоже с тревогой уставился на Дермода.
– Он далеко не дурак, сэр, – сказал Вильямсон. – По звукам взрывов и по изображению на экранах он определил, что наши силы на исходе. Он говорит, что высадку десанта мы предотвратить не сможем, и мы с вами, сэр, знаем, что он прав. Он говорит, что десант, скорее всего, будет высажен через несколько часов, но настаивает не на сдаче, а на прекращении огня.
Он не хочет, чтобы победа досталась им. Он хочет лишь прекратить бойню. Он говорит, что был бы не против отделить кое в чем правду от лжи...
– Он говорит слишком много, – буркнул Дермод. На лице командующего застыло выражение сердечной муки, словно он отчаянно желал и в то же время боялся надеяться. – А вы уже и уши развесили! Почему вы не доложили мне...
– Главное не слова, – вмешался Стиллмен, – главное то, что мы делаем.
Поначалу они не верили ни единому нашему словечку. Но госпиталь отличался от того, что им о нём нарассказывали, он меньше всего напоминал камеру пыток... Ну да, наружность обманчива, а подозрительности им не занимать, но когда они увидели, что врачи и медсестры загоняют себя буквально до смерти, когда увидели его... Разговоры так и остались бы разговорами. Но то, что мы делали, то, что делал он...
– То же самое происходило в любой другой палате! – запротестовал Конвей, чувствуя, что краснеет.
– Заткнитесь, доктор, – не очень любезно попросил Стиллмен. – Он будто и не спал. Он почти не разговаривал с нами, с теми, кто был вне опасности, но то и дело заглядывал в кладовую, где лежали безнадежные. Он вытащил оттуда двоих, и их перевели к нам. Неважно, за кого они воевали, он лечил всех...
– Стиллмен, – прервал его Конвей, – не надо драматизировать!
– А последней каплей был ТРЛХ. Эти существа – добровольцы, которые сражались на стороне Империи, где не принято особо переживать за инопланетян, тем более за тех, кто воюет против ник. Но он – он боролся за ею жизнь, а когда упало давление, операция провалилась и инопланетянин умер, и они увидели его реакцию...
– Стиллмен! – рявкнул Конвей.
Однако майор не стал вдаваться в подробности. Он замолчал. Все взгляды устремились на Дермода, когда Конвей смотрел на Хералтнора.
Офицер Империи выглядел не очень внушительно: этакий заурядный седоватый мужчина средник лет с тяжелым подбородком и морщинками в уголках глаз. На Дермоде была аккуратная зеленая форма Корпуса мониторов с орденскими планками и знаками отличия. Хералтнор явно проигрывал на его фоне в своей белой безразмерной робе, какие полагались всем пациентам ДБДГ. Интересно, подумал Конвей, они отдадут честь или просто кивнут. Он ошибся в своих догадках. Противники пожали друг другу руки.
* * *
На первых порах, разумеется, не обошлось без подозрений и проволочек.
Командующий флотом Империи был уверен, что Хералтнора загипнотизировали, но когда в Космический госпиталь после прекращения огня прибыла с инспекцией группа имперских офицеров, лед недоверия проломился. Конвея, впрочем, радовало лишь то, что теперь можно было не беспокоиться насчет попадания в уцелевшие палаты вакуума. В остальном же хлопот у него и его подчиненных хватало с головой. Инженеры и ремонтники со звездолетов Империи принялись восстанавливать госпиталь, начали возвращаться из эвакуации и те, кто был отправлен, а главный транслятор снова привели в действие. Через пять недель и шесть дней после прекращения огня имперский флот покинул окрестности госпиталя, оставив на нем своих раненых по той причине, что лучше их все равно нигде не вылечат; к тому же, флоту, возможно, предстояли новые сражения.
