Но время требовало решения, и Варроу-13 попытался проникнуть в дом через подвальное окошко у самой земли. Правда, ход перекрывала внушительная решетка (подвальное оконце хорошо видно с левой стороны палаццо, оно находится прямо перед контрфорсом, по которому карабкается вверх мальчуган в красных штанах), но не она была серьезной помехой. Архонта и хронистов смущал тот факт, что, хотя боковая стена и принадлежала палаццо, все-таки она была повернута перпендикулярно к цели Джутти – к фасаду здания, а в текучем и непостоянном мире мыслеоттисков поворот вокруг оси мог завести группу исследователей бог знает в какое пространство. Архонт не решился на риск, и было принято предложение хрониста К. проникнуть в нарисованный дом через крайнее правое окно второго этажа над аркадой. В окне виднелся мальчуган, который меланхолично пускал по ветру белую ленточку на кончике шеста, его вид не внушал опасений. Развернув телескопическую лесенку, группа цепочкой поднялась в помещение через окно.
До раскрытия тайны мастера Тьмы оставались считанные минуты, вся Вселенная великой Опеки затаила дыхание!
Осторожно спрыгнув с подоконника на пол, архонт и хронисты осмотрелись по сторонам – они проникли в прямоугольную темную комнатку с приоткрытой дверью, которая вела в центральные покои палаццо. Мертвенный синий свет озарял помещение тревожным мрачным заревом, его источал причудливый светильник, стоявший в углу. С изнанки полотна было странным видеть не целого мальчика с шестом, а лишь его голову да руку. Больше он нарисован не был. Дверь отворилась легко. Следующей комнатой оказалась кладовая, на картине она обозначена квадратным оконцем без рамы, из которого выглядывает второй коротышка, но уже с корзиной снеди в руках.
В отличие от первого, он, хотя и не был дорисован, оказался дописан воображением художника, и архонт мог полюбоваться его спиной и кожаными штанами… на полках вдоль стен стояли глиняные кувшины с одной стороной вместо двух, миски, корзины с овощами и фруктами, бочонки без днища и крышки. Пахло пряностями, где-то отчетливо капала вода. Уровень реальности с обратной стороны картины был заметно выше, чем прежде, практически это была сама реальность. Сначала кладовая показалась наглухо замкнутой, но хронист К. быстро обнаружил за одной из полок выход. Его очертания – ромб – давали основания предполагать, что группа вплотную подошла к мыслеоттиску преступления. Ромбическая дверь была заперта изнутри на мощный засов, но запор ничего не значил, так как вся ее поверхность была изъедена овальными дырами и проскользнуть в одну из них не составляло труда. Кстати, по отношению к величине ромбообразной двери рост архонта и хронистов заметно «укоротился», они едва-едва могли дотянуться до ручки в виде стальной розы. Таким образом, их рост соответствовал детскому зэммному росту ребенка 5-7 лет! Переход в следующее пространство сделал группу чуть ли не лилипутами в комнате великана, так давал о себе знать известный парадокс размерности Лаб – Нарра, но оставим в стороне теоретические тонкости.
Миновав кладовку идей о дарах местного климата (считать тесное помещение реальным складом продуктов было бы вульгарной ошибкой), экспедиция в мысль преступника проникла, наконец, в ту самую залу на втором этаже, к которой летела крылатая Джутти. Склоним головы перед этим историческим мгновением, тайна зла лежала у ног нашего мироздания… сказать, что это была зала в прямом смысле слова, нельзя, хотя очертания прямоугольной комнаты с шахматным паркетом и проступали вокруг хронистов, все же это было колоссальное трубообразное пространство, уходящее крутым конусом в тьму. Для его облета потребовалось включить реактивные ранцы. Вся внутренняя сторона конуса была сплошь покрыта причудливой бахромой из мысленных фигур. Каждый квадратный сантиметр ее хранил тысячи единиц информации о сути преступления мастера Тьмы. Проще говоря, Варроу проник в святая святых дьявольского замысла, в пространственный оттиск его мыслей, как бы налипших к орудию его же преступления, к картине Брэгеля «Детские игры». Все уловки врага, батарея стрелков, попытки исказить маршрут экспедиции – все оказалось тщетным, группа Варроу нашла то, что искала,– слепок злодеяния… Нижнее пространство конуса и занимало собственно оно самое, визуально зафиксированное преступление, образ которого имел явное сходство с упавшим человеческим телом. Для любого постороннего наблюдателя, который мог бы заглянуть внутрь дома через спины архонта и хронистов, это и было тело убитого (?) человека, лежащего на шахматном полу лицом вниз. Для архонта и хронистов это в первую очередь был пластический образ мысли, либо мысли об убийстве, либо мысли об уничтоженной идее. Что ж, предстояло распеленать последние покровы мглы с мумии злодеяния.
Итак, это было тело неизвестного мужчины, закутанного в некие бумажного рода пелены, напоминавшие своим видом географические карты планеты времен раннего и позднего средневековья. Знаки сторон света, очертания стран и материков были нанесены на пелены золотом. Он лежал, как уже сказано, лицом вниз, разбросав в стороны руки, и его вид говорил скорее о насильственной смерти, чем о естественном конце. Левая рука перетекала в бесконечную спираль, которая вилась по внутренней стороне конуса, ее узор хорошо выделялся на серовато-металлическом фоне кроваво-золотистой жилкой. Окна палаццо свернулись в размерах почти до точки и заливали необъятное пространство вспышками солнечного света.
Конфигурация тела-мысли (термин хронистов) говорила, как это ни странно, о гармоничности преступного замысла, о его внутренней логичности и непротиворечивости, даже о красоте, а его ровный золотистый цвет с оттенками нежно-оранжевого тона – о слитности цели и средства. «Это была самая большая неожиданность,– вспоминал архонт Варроу,– казалось бы, образ дьявольского злодеяния мастера Тьмы против священной Опеки должен был иметь отвратительный облик месива, изъеденного трещинами и разрывами, но нет! мы увидели благородных очертаний колоссальное тело бога, похожее на обломок мраморной колонны из вековечного дерева Каммак. Казалось, что мы не имели права нарушать эту торжественную тишину суетой разоблачения. Великая тайна безглазо смотрела на меня из углов, и я невольно терялся от ее гипнотических чар».
Общая картина преступления сразу навела архонта на мысль, что, скорее всего, акция Врага была сначала направлена против идеи, а только затем против конкретного человека. Тщательное изучение карт, запечатленных на пеленах, позволило ему – архонту-криминалисту – тут же уточнить догадку: злодеяние было совершено против пространственно-географических представлений зэммлян того времени. Пока хронисты методично копировали слой за слоем мысли мастера Тьмы для последующей расшифровки, наступая по спирали в глубь конуса, архонт Варроу лихорадочно пытался найти предварительный ответ на вопрос: в чем состояла суть преступления? Символическое расположение тела-мысли, повернутого головой на запад планеты, подсказывало архонту догадку о том, что вторжение мастера Тьмы существенно изменило всю систему географических и пространственных координат 99-го мира. Вокруг тела-мысли стояли симметрично четыре ритуальных представления аборигенов о форме мироздания: блюдо на трех слонах, диск с горой посередине на хребте исполинской рыбины, затем плоскость, накрытая сферами звезд, и пирамида. Мыслеоттиск мастера Тьмы являл собой одну из самых поразительных картин, застывшую в толще времени мысли. В зале Архонтесса стояла гробовая тишина, все, как одни, следили за тем, что происходит на другом краю вечности.
