«Но роман – это всего лишь роман».
«Не забывайте, его прочтут многие. Он не закончен, но он уже существует. В тысячах умов. А история – это коллективное сознание, сколько можно повторять это. По-настоящему существует и развивается только то, что существует и развивается в коллективном сознании. Ваш роман уже прочли многие. Вопросы к вам копятся. Уйдет ли майор из города? Спасется ли профессор Одинец-Левкин? Доберется ли он до Шамбалы? Вдруг воплощенные вожди Страны счастливых действительно захотят поделиться известной им лучевой энергией с воплощенными вождями партии? Неважно, как вы ответите. Главное – ответить. Дописывайте свой мир, он войдет в учебники какого-то другого времени, как в нынешние учебники вошли нелепые прошлые летописи, книги, партийные документы, дознания секретных служб. Профессор Одинец-Левкин, майор Каганов, сержант Дронов, Ли́са, ночной городок с рабочим клубом, парками, тайной тюрьмой – благодаря вам это уже вошло в сознание многих. Поставьте последнюю точку, соберитесь с силами, иначе все рассеется, как морок. Мы окружены бесчисленными мирами. Они возникают и возникают. Их мириады, этих миров, – досказанных и недосказанных. Но почти не за что зацепиться. Можно смеяться над доктором Григорием Лейбовичем, но, может, ченнилинговые каналы как раз и являются загадочными переходами из виртуальных миров в миры реальные и обратно. Сложные, долгие ходы между множественными мирами. Разве не обидно? Вы строите, а ублюдки и халтурщики нарушают гармонию, заводят нас в лабиринт. Допишите роман. Допишите ради... – Она улыбнулась. – Ради Коры... – Глаза ее засмеялись. Наверное, она хотела сказать: ради меня. – Пусть хотя бы в вашем мире герои найдут то, что искали. Пусть мой брат доберется до Ойротии, не препятствуйте ему. Пусть Ли́са останется при нем. Пусть профессор Одинец-Левкин увидит Шамбалу. Осмысление, как звездный свет, омоет созданное вами».
«А если я не смогу? Если я разучился?»
«Тогда грош вам цена. – Костенурка хищно оскалила белые великолепные зубы. – Тогда вас забудут. Вас будто не было, понимаете? Давайте, давайте! Придумывайте свои никчемные игры, оставайтесь главным свойством пустоты! В конце концов, мир и без ваших компьютерных игр забит уродливыми вариантами жизни. Они в каждом кинотеатре, в каждом книжном магазине. Вы ничего особенно не испортите. Даже музыка врет, а раньше этого не умели. – Она кивнула презрительно. – Я сделала все, чтобы подтолкнуть вас. И Кора пыталась. Правда, ей не удалось преодолеть предубеждения против вас. Я это знаю лучше, чем кто бы ни было, ведь я – это Кора. Даже Ли́са, бледная, жалкая немочь, пыталась вас подтолкнуть. И капитан милиции Женя Кутасова, – она облизнула узкие губы, – и майор Каганов, и несчастный карлик с затылком, обросшим мхом, и все, все, даже плохие девчонки из «Кобры», пытались вас подтолкнуть. Только не ссылайтесь на отсутствие памяти, кто, собственно, помнит историю? Мы – ваше порождение, Сергей Александрович. Может, мы – ничтожества, может, вам уже и не сделать нас лучше, но мы стучимся к вам, взываем. Не оставляйте нас в конце пути, не обрывайте дыхание на полувздохе. Забросьте в колеблющееся коллективное сознание мысль о том, что мы были, что мы есть, что прекрасное и дурное всегда рядом, что другая жизнь возможна, и всегда следует добиваться цели».
«А если я не смогу?»
Конкордия Аристарховно холодно усмехнулась:
«Тогда придут падальщики. Они с удовольствием допишут вашу историю. В своем варианте, конечно. Отдадут профессора Одинца-Левкина моему неумолимому брату, а бедную Кору – сержанту Дронову. Вы хотите, чтобы я еще и с ним жила? Мало мне полковника СС и оливкового советника? Придет Паша и превратит ваши суровые наброски в жалкий альтернативный роман. Помните ночные переулки, странные рожи за окнами? Наслаждайтесь, наслаждайтесь моим городом! Это Пашин мир. И если вы не сможете, люди запомнят именно Пашины кривляния, а вы безвестно сгорите в своем вонючем ночном самолете и, воплотившись в смердящего пса, скуля, побежите под ногами лошадей».
«Но зачем все это сейчас?»
«Хотя бы затем, что я хочу прожить свою жизнь».
Конкордия Аристарховна помолчала. В выцветших глазах мерцала печаль.
«Помогите моему брату уйти. Пусть он пересечет пустыню. Он спас меня. Пусть в самом наихудшем варианте, но все-таки спас, и я тоже хочу спасти его. Пусть он доберется хотя бы до озера Джорджей Пагмо, вы ведь о нем знаете. Это не подсказка, это отчаяние. Если не до Шамбалы, то пусть доберется хотя бы до озера Джорджей Пагмо. Это по пути, разве что чуть в сторону. Там жить нельзя, нет никакой растительности, только со стороны Шамбалы доносятся приятные звуки. Но если искупаешься, если вода озера коснется тела, то попадешь в рай. А если отопьешь чистой воды озера, будешь освобожден от последствий грехов на последующие сто жизней. Даже зверь, искупавшийся в озере, попадет в рай. Я – это вы, – улыбнулась она. – Мир устал от страданий. Зачем истосковавшемуся телу, больной душе – только звезды, только приятные звуки со стороны Шамбалы? Доведите героев хотя бы до озера. Вы же знаете, мы устали».
8
Когда ты захочешь плакать, позови меня.
Я не обещаю тебя утешить, но поплачу вместе с тобой.
Если однажды ты захочешь сбежать, позови меня. Вряд ли я уговорю тебя остаться, но мы можем сбежать вместе.
Если однажды ты никого не захочешь слушать, позови меня. А если позовешь и я не откликнусь, поспеши ко мне —наверное, в этот момент я в тебе очень нуждаюсь.
Не иди впереди меня – я могу не успеть за тобой.
Не иди позади меня – ты можешь отстать от меня.
Но иди рядом. Будь моим другом.
Стихи на спине Коры
9
Save.
10
В Москве монголка вышла.
Букет душных запашков как-то не способствовал нашему сближению.
Каждый остался при своем, при невысказанном. Я радовался, входя в салон после короткого перерыва. В транзитном зале аэропорта, где нас продержали почти час, продавали пиво, я успел порядочно нагрузиться. Людей вышло много, теперь весь ряд (и другие тоже) находился в моем распоряжении. Я затолкнул свой сверток (он случайно попал мне под ноги) глубже под сиденье, и вдруг понял, что монголка ушла, а запах остался.
Намгийг тойрон гарах.
Обойти болото нереально.
Это было горькое разочарование, но я рассмеялся.
Наверное, монголка и сейчас где-то там в своих краях пугает своих раскосых подружек рассказами о пахучем белом челе, с которым однажды ей пришлось лететь из Питера в Москву. Наверное, пугает она подружек, на ночь этот странный белый чел развешивает свои портянки на дверях спальни, чтобы злые духи боялись. «Хайнак!» – смеются подружки. Коля и Ларионыч знали, что делали. Они сунули мне в дорогу пакет с корейскими закусками. Они были убеждены, что в салоне самолета я непременно захочу водки, вот тогда-то сгодятся и это чудесное вонючее хе, и тухлая кимча, и еще что-то, черт бы их побрал!
