– Вы, как всегда, очень мнительны, полковник, – сказал успокоенный Степанов, – на самом деле ничего такого нет и не было. Дело очень деликатное, не знаю даже, как объяснить вам. Понимаете, создавая Геракла я постарался сделать его мозг способным к развитию, диалектике. Вы понимаете, что я хочу сказать?
– Наверное, – ответил Дзержинец, – вы хотите сказать, что нервная система этого вашего питомца более чувствительна, чем у представителей прежних серий, я правильно вас понял?
– Да, что-то в этом роде. И не только нервная система, но и, так сказать, душевная организация. Предыдущие экземпляры были скорее биологическими роботами, Геракла же можно с полным правом назвать человеком, если показателем принадлежности к человечеству может считаться наличие души.
– Это хорошо или плохо?
– Видите ли, полковник, здесь, как и во всем другом наличествуют две стороны медали. Геракл способен самостоятельно принимать решения. Так сказать, импровизировать. Причем, его мощный интеллект и развитая интуиция позволяют рассчитывать, что принятое решение будет максимально оптимальным.
Дзержинец кивнул:
– Это я и оценил в вашем питомце.
– Но с другой стороны, человек, обладающий способностью принимать решения, может также и делать выводы. В момент, когда он находится вне моей досягаемости, этот процесс не поддается моему контролю. Вчера при разговоре с Гераклом мне показалось, что его восприятие жизни несколько изменилось.
В его суждениях появилось больше независимости.
– Означает ли это, что Геракл способен выйти из-под контроля? – Дзержинец проявлял все больше озабоченности.
– Гипотетически, да, – подумав проговорил Степанов, – но поскольку я постоянно владею ситуацией, этого не случится, по крайней мере, – выдержал многозначительную паузу, – до тех пор, пока я жив.
– Вы намекаете, что существуют особые методы воздействия на сознание Геракла, которыми владеете только вы?
– Приятно иметь дело с умным человеком, – Степанов издал тихий смешок и добавил: – но самое замечательное, это то, что сие зависит не от моего злобного умысла. Просто процесс генезиса происходил таким образом.
– То есть, Геракл устроен таким образом, что установка психопрограммы для него невозможна?
– Ни в коей мере, полковник! – засуетился Антон Николаевич. – В нем заложена определенная программа. Вы же не думаете, что я вот так запросто отправил галобионта на столь сложное задание? Разумеется, нет!
Степанов от всего сердца надеялся, что Дзержинец не заметит, как он лжет.
– Но жесткую психопрограмму я решил пока не устанавливать, – продолжал Степанов более уверенно, – поскольку от этого мы могли бы многое потерять. Вы лучше меня знаете, что в любой операции возникает хоть одна внештатная ситуация. Всего предусмотреть невозможно. И, – завершил Антон Николаевич уже совершенно спокойно, с долей даже самодовольства, – успех операции в Баренцевом море доказывает, что выбранная мною тактика нас не подвела. А вот как бы действовал Геракл, находись он под жесткой психопрограммой, я даже не рискую предполагать.
Подумав, Дзержинец решил, что Антон Николаевич прав.
– И все же хотелось бы знать, профессор, есть ли какие-нибудь меры воздействия на него в критической ситуации, буде таковая возникнет?
– Безусловно! Я владею некоторыми секретами. Достаточно посмотреть, как ведет себя Геракл в моем присутствии, чтобы отбросить все сомнения в его безусловной преданности мне, своему хозяину.
И это самодовольное утверждение не вызвало у полковника протеста.
– Превосходно, профессор, я понял ваш намек, – профессор с облегчением заметил, что лицо Дзержинца просветлело, казалось, Дзержинец даже повеселел и настроился на прежний иронический тон, – я и раньше заботился о вашем благополучии, а теперь удвою свои старания. Кстати, раз уж наш разговор зашел в такое русло, хочу еще раз высказать свое восхищение вашим замечательным внешним видом. Я знаю вас уже не первый и даже не второй десяток лет, но, по-моему, вы выглядите даже лучше, чем прежде.
– Здоровый образ жизни, обеспеченное существование, а, главное, возможность спокойно заниматься делом своей жизни, – скромно потупил взор Степанов.
– Вот как? – Дзержинец насмешливо поднял брови. – И это все? И никакой химии?
– Поживите здесь со мной хотя бы с полгодика и поймете, как мне удается сохранять удовлетворительную форму, – ответил Степанов.
– Благодарю за приглашение, профессор, буду иметь в виду. А теперь мне пора. Михаил Анатольевич уже готов?
– Полагаю, что да. Он пошел собираться сразу после вашего приезда.
– В таком случае нужно отправляться. Мне сегодня же необходимо попасть в Москву.
– Разрешите, я провожу вас?
– Разумеется, профессор, сделайте мне такое одолжение.
В этот момент, словно по волшебству, в дверях возник Тихомиров. Он был в своем лучшем выходном иссиня-черном кашемировом костюме, бледно-сиреневой рубашке и лиловом галстуке. Его черные ботинки были начищены до блеска.
– Да вы сегодня франтом, Михаил Анатольевич! – воскликнул Степанов.
Тихомиров посмотрел на профессора с плохо скрытым раздражением.
– Вы так говорите, будто впервые видите меня в этом костюме, – пробурчал он.
– Вам, действительно, очень идет эта цветовая гамма, – вставил свое слово Дзержинец.
Тихомиров не нашелся, что ответить.
– Ну что ж, раз Михаил Анатольевич уже готов, надо отправляться в путь, – резюмировал полковник.
– Одну минутку, – встрепенулся Антон Николаевич, – я только позову Геракла, нужно, чтобы кто-нибудь оставался в лаборатории.
– Как, вы доверяете Гераклу такие вещи? – изумился Дзержинец.
– Я много чего могу доверить Гераклу, – ответил Степанов, – уверяю вас, он превосходно справится.
– Даже не хуже, чем я, – неожиданно добавил Тихомиров.
Дзержинец недоуменно переводил взгляд с ассистента на профессора и обратно. Не понадобилось особенной наблюдательности, чтобы догадаться, что между Степановым и Тихомировым пробежала черная кошка. Дзержинец заговорил об этом, когда они шли по тоннелю.
– Михаил Анатольевич, – произнес он, – мне кажется, вы в последнее время не особенно в духе. Я не ошибаюсь?
– Я просто устал, полковник, только и всего, – отозвался Тихомиров, – знаете, когда столько месяцев безвылазно находишься в замкнутом пространстве и постоянно видишь одного и того же человека, рано или поздно в отношениях наступает критическая стадия, когда необходим отдых друг от друга. У нас с Антоном Николаевичем эта стадия длится уже вторую неделю.
