Наступила пора действовать. После недолгого ознакомления с литературой было решено поучиться немножко, а потом прямо приступить к угольным пирамидкам. Мы начали с гремучей ртути. Затаив дыхание наблюдало тайное общество за тем, как постепенно растворяется мерцающая капля ртути в рыжей и вонючей кислоте. Мы все по нескольку раз прочли то место из учебника, в котором говорилось, что гремучая ртуть, как и большинство иницирующих веществ, способна к самопроизвольным взрывам. Это и пугало и притягивало, поэтому все шесть носов во все время опыта располагались в непосредственной близости от фарфоровой чашки, в которой совершался таинственный и страшный процесс. Снятую перышком со дна чашки гремучую ртуть мы положили на большой кусок рельса, и один из нас, кажется, это был Портос, с размаху ударил по серенькому пятнышку молотком. Раздался взрыв!
Мы все сразу стали химиками.
Дальше дело пошло на лад, ведь аппетит приходит с едой. Вот краткий перечень «работ»: прославленный нитроглицерин, которым герои таинственного острова взрывали вход в Гранитный зал, различные смеси с бертолетовой солью, пороха нескольких видов.
Наконец было решено сделать «коварный газ» — фосген. Это прямо не входило в программу, но "мы не могли удержаться. Обществу с названием «Луч смерти» нужны были резервы.
Получать хлор мы умели, окись углерода — пустяки, а вот насчет соединения их в фосген были кое-какие неясности. Это и заставило нас обратиться за помощью к Илье Ильичу.
Я и Чушка после уроков пошли провожать Илью Ильича домой. Чушка теперь ходил в отличниках, что наш дорогой учитель приписывал своим педагогическим приемам. Ко мне, заочному ученику заслуженного профессора Киевского университета святого Владимира, Илья Ильич явно благоволил. Разговор шел о будущей войне. Тема весьма обычная в то время, когда уже на экранах страны спели свою бессмертную песню «Три танкиста», а многие другие «веселые друзья» в несколько дней разбили огромные армии, в которых без труда угадывались немецкие фашисты. Незаметно разговор перешел к боевым отравляющим веществам, совсем, как нам казалось, незаметно; от бурого иприта — к его чесночному братцу люизиту, от них — к презираемому слезоточивому семейству бромбензолов и хлорпикринов, и, наконец, к фосгену.
Илья Ильич также увлекся, а мы, подталкивая друг друга локтями, задавали все новые и новые вопросы, как вдруг Илья Ильич остановился и сказал:
— Не вздумайте его делать, обещайте мне, даже в самых малых количествах!
— Мы и не собираемся, — пожал я плечами, а Чушку вопрос застал врасплох, и он выпалил:
— Так теперь же нам все ясно…
Эту фразу можно было понять по-разному, но Илья Ильич понял ее в самом скверном для нас смысле. Он сразу отошел от нас, в закатных лучах солнца его очки сверкнули каким-то подозрительным блеском, и, даже не попрощавшись, Илья Ильич быстро вбежал в подъезд своего дома.
Как мы потом узнали, в кабинете директора школы с ним была истерика. Срочно, пока мы были на занятиях, старшеклассников послали за нашими родителями. Они собрались не в школе, а на дому у директора. Мать Сергея — Кози — сразу же сказала, что ребята возятся в ее сарае и что, время от времени оттуда что-то стреляет, но когда она заходит в сарай, все сидят чинно, читают какую-то ученую книгу, а на вопрос: «Чем занимаетесь, ребята?», все хором отвечают: «Учим уроки по химии». Список химиков был составлен. Нечего и говорить, что в него вошли все члены тайного общества.
Нас вызвали с уроков, и процессия двинулась к угольному сараю Сережкиной матери. Илья Ильич долго нюхал остатки в фарфоровых чашках, восхищенно, но тем не менее осторожно взбалтывал растворы в пробирках, с профессиональным интересом рассматривал прожоги в лабораторном столе и все приговаривал:
— Вешать надо, надо вешать.
— Кого? — не выдержал Чушка. — Кого, Илья Ильич?
Илья Ильич посмотрел на него поверх очков и сказал:
— Родителей ваших, вот кого. И как эти лоботрясы всю округу не подняли на воздух, не понимаю?..
Тайное общество «Луч смерти» переживало свое величайшее падение и свой величайший триумф.
Как-то после уроков мы остались и все рассказали учителю физики.
— Пучок параллельных лучей? И одной заменой гиперболоидов вращения на параболоиды? Ничего не выйдет. — Учитель физики громко зазвенел связкой своих ключей.
— А по учебнику должно выйти, — сказал я, но уверенность уже покинула меня.
— Это, конечно, было очень заманчиво, я вас понимаю, но дело в том, что пучок истинно параллельных лучей не может существовать, это фикция. Вы правильно применяли законы геометрической оптики, и я вами доволен, но в школе вам не рассказывают о физической оптике, о волновой оптике, программа оставляет в стороне электромагнитную оптику. Учение о свете — обширнейшая область физики… Нет параллельного пучка света, и получить его методами геометрической оптики, то есть используя отражающие и преломляющие среды, не представляется возможным. Почему? Да попросту потому, что чем больше мощность в пучке, тем сильнее его рассеяние. Растет рассеяние пучка…
Это был конец, и мы все это поняли. Теперь, вспоминая этот разговор, я думаю о квантово-механических преобразователях света, ведь они, по-видимому, дадут возможность получать столь мощные, почти параллельные пучки, о которых даже не мечтал инженер Гарин. Время показало, что все-таки в какойто степени были правы Алексей Толстой и мы, поверившие в гиперболоид, но в тот момент я почему-то вспомнил того занозистого старикана, от которого я впервые услышал:
— Наука состоит из цепи противоречий.
У нас в классе была одна великовозрастная девица, звали ее Татьяной. Вокруг нее на каждой переменке вились старшеклассники. Мы, к счастью, не удостаивались ее внимания. Она действительно была красивой и разбитной, а посещала школу с таким видом, будто хотела всем нам сказать: «Это не для меня, взбрело же маменьке заставлять меня учиться, когда я уже все сама узнала».
Но вдруг произошла история, которая возмутила всех ее многочисленных поклонников и чуть было не окончилась для меня печально.
Все началось с того, что преподаватель математики, известный специалист — он преподавал у нас и одновременно вел занятия в транспортном институте: в те годы оплата работников школы и сотрудников института не очень различалась, — вызвал к доске Портоса и, возмущенный его знаменитым «Фу-у-у», буквально изничтожил его. Он задавал ему самые простые примеры и, пользуясь его смущением, повторял под общий смех класса после каждой его попытки найти решение: «Фу-у-у, глупо!» Портос несколько раз порывался сесть на место, но наш математик задавал ему все новые и новые примеры, а потом в очень вежливой форме заявил, что Портос «не то что туп, но весьма близок, весьма…».
