17.07.69. Борис: Итак, они таки поймали нас за гипотезу. Что ж, скажем прямо, мы оба этого ждали. Не могло так случиться, чтобы в нынешней обстановочке ОО прошел у вас в Москве без сучка, без задоринки. Ну, ладно.
Я кое-чего не понял.
1. Что значит: «рукопись изъяли из типографии»? Книга уже печаталась, и поступил приказ печатание прекратить? Или: книга дожидалась своей очереди, а ее приказали из очереди выбросить?
2. В любом случае — где она сейчас? В редакции? В дирекции? В Комитете? В ЦК? В цензуре?
3. <… > Мне тут по прочтении газет пришла в голову мысль: а не есть ли все это следствие проходящего сейчас пленума ЦК ВЛКСМ? Может быть, там кто-то что-то нехорошее о нас сказал? Нельзя ли это выяснить?
19–21.07.69. Аркадий: Нина была в отпуске, когда директору позвонили из комитета РСФСР (это не Михайлов!) и спросили, в каком состоянии книга. Ответ был: книга в типографии, выпуск запланирован на июль-август. Приказ: задержать книгу. Без объяснений, без разговоров. Только сказано: книга задержана из-за варианта в «Неве». Кто? Почему? Неизвестно. Окольными путями удалось установить, что это личное распоряжение товарища, который в свое время топал по поводу «Байкала» ногами и кричал, зачем напечатали этих двух жидов. Мнение Нины: нам врезают по совокупности за УнС и СоТ. Предлагаемый план: идти к директору за получением официального извещения о задержке книги со ссылкой на комитет; далее, идти в комитет за объяснениями и получить ссылку на товарища; наконец, идти к самому товарищу. Все строго субординационно и по восходящей инстанции. Окончательная мера — письмо Брежневу или Суслову. Со стороны издательства: пишется громадная телега с разночтениями между новым и невским вариантами в доказательство того, что книга безупречна. Кстати, книга действительно безупречна. Очень и очень придирчивый цензор пропустил ее без единого замечания, что бывает очень редко.
Далее: Нина рекомендует в последнюю инстанцию идти вдвоем с тобой.
23.07.69. Борис: План борьбы за ОО выглядит убедительно. Некоторое сомнение вызывает только телега из издательства. Писать список разночтений для доказательства чистоты детгизовского варианта перед невским имеет смысл только в том случае, если известно, ЧЕМ ИМЕННО в невском варианте недовольно начальство. Тогда можно продемонстрировать: вот вы были недовольны, и мы это переделали. Если же конкретные точки неудовольствия неизвестны, то может получиться, что мы вложим им в руки оружие против себя же, акцентировав внимание на том, чего они и не думали замечать. Дело-то в том, что невский вариант ТОЖЕ абсолютно безупречен! И пока начальство не сформулировало своих замечаний, разбор разночтений может привести лишь к косвенному признанию, что в «Неве» напечатано нечто подозрительное. Не знаю, кому это надо и зачем. Может быть, все-таки известны какие-то замечания и указания сверху? Тогда все ОК. А если неизвестны? Что же именно собирается Нина писать? Мол, вот были «Неизвестные Отцы», а стали «Огненосные Творцы»? Но, сразу, вопрос: а почему это плохо — «Неизвестные Отцы»? Ага, скажет начальство. Значит, что-то было! А тогда, может быть, и ЕСТЬ? В общем, вы там продумайте этот вопрос. По-моему, исходная позиция издательства не должна быть такова, что, мол, вот выпустили Стругацкие какую-то подозрительную книжку, мы ее подправили, и книжка стала неподозрительная. Позиция должна быть такой: Стругацкие написали прекрасную, поучительную, воспитательную, очень НАШУ книгу. Прекрасный, поучительный и очень НАШ вариант они опубликовали в «Неве» (вариант НАШ!). Однако детское издательство имеет свою специфику (военно-патриотическое воспитание и пр.), и потому мы попросили наших авторов внести кое-какие изменения, что они С УДОВОЛЬСТВИЕМ и сделали. Нам совершенно непонятно, почему такая ценная, воспитательная НАША книга задерживается в печати. Вот так я себе это представляю. Может быть, конечно, вам там виднее, но сам принцип отыграться за счет журнального варианта представляется мне опасным.
Другое дело, если бы удалось найти концы и получить список начальственных указаний. Тогда — пожалуйста! Вам не нравится то-то? Ради бога! Будет сё-то!
Если дело дойдет до визита к стучавшему ногами товарищу, я бы очень хотел при сем присутствовать.
27.07.69. Аркадий: Для чего детгизовцы сделали список разночтений, я сам хорошо не знаю. Полагаю, что это в порядке предосторожности на случай, если их припрут. По поводу невского варианта мне мадам и Компаниец при встрече выдали было упреки: зачем-де было нам не внести в тот вариант детгизовские исправления. Я их сразу оборвал. Я очень холодно сказал им, что в невском варианте все в порядке, что ленинградские обкомовцы не глупее их, детгизовцев, и что там, в обкоме, все были удовлетворены, так что им, детгизовцам, и подавно надо радоваться. Больше этот вопрос не поднимался.
Дела же идут так. Из моей встречи с мадам и с Компанийцем я не узнал ничего нового по сравнению с тем, что рассказала Нина. Да и не ожидал ничего узнать. Я искал только повода официально обратиться к комитетчикам. Меня направили к главному редактору художественной и детской литературы комитета по печати РСФСР тов. гр. Карелину Петру Александровичу. Пошел прямо из Детгиза. Карелина не было, ждал его полтора часа, но время потратил не зря, ибо понял, что, может быть, кому-нибудь он и главный, а нам он просто поц (или потц?). Там ниже главного никаких должностей нет. Выше есть, кажется, должности «самый главный» и «до невозможности главный». Как у листригонов все капитаны. Я позвонил ему на следующее утро. И тут меня ожидал некоторый шок. Понимаешь, обращение к этому Карелину, как я представлял себе, было тоже пустой формальностью, чтобы иметь повод обратиться выше. Но разговор был такой (подаю дословно).
Я: Здравствуйте, Петр Александрович, с вами говорит писатель Стругацкий. Вы будете у себя? Разрешите, я зайду к вам минут через сорок?
К: Одну минуту, я посмотрю, нет ли у меня какого совещания на это время.
Я: Пожалуйста.
(Проходит минуты три.)
К: Вы знаете, я как раз буду занят. А что у вас такое? Вы, наверное, по вашей книге в Детской Литературе?
Я: Да. Вчера мне сообщили, что по вашему распоряжению нашу книгу задержали, изъяли из типографии и изъяли из плана.
К: Ничего подобного. Мы никаких распоряжений не давали. Мы вообще не имеем обыкновения распоряжаться. Просто была в адрес вашей книги критика в прессе, в «Литературной газете»…
Я: В «Советской России»…
К: Вот я и говорю, в этой… как ее… Так вот мы обратили внимание товарищей на этот факт и предложили им еще раз просмотреть рукопись…
