В то же время я с помощью какой-то независимой части своего сознания продолжал вести и направлять свою маленькую группу паломников и, видимо, при этом действовал достаточно разумно, по крайней мере настолько, что они не сместили меня как безумца и не поставили на мое место другого. Впрочем, многие отметили для себя, что со мной что-то происходит. Каждый прореагировал на это по-своему, а кое-кто воспользовался новой ситуацией и в личных целях. Когда я полностью пришел в себя, то обнаружил, что многое изменилось.
Да и вообще то, что я в конце концов пришел в себя, могло быть просто счастливой случайностью, хотя я так не думаю. Скорее я все-таки был готов оторваться от паутины, по крайней мере на какое-то время. Моему возвращению способствовало то ли чисто случайное стечение обстоятельств, то ли к действительности меня вернул некий сигнал, оказавшийся способным преодолеть невероятное расстояние и добраться до той части моего сознания, которое было запутано в нитях вселенской паутины.
К жизни меня вернул Санди. По-видимому, он, как платная сиделка, все эти три недели не отходил от меня ни на шаг. Думаю, у леопарда хватило ума почувствовать, что значительная часть моего разума отсутствует, и он забеспокоился. Большую часть времени я не обращал на него внимания. Но в те краткие периоды, когда я снова начинал воспринимать окружающее, меня страшно раздражало то, что я буквально спотыкаюсь об него на каждом шагу.
На сей раз, частично придя на какое-то время в сознание, я намеренно оставил остальных, отошел подальше от лагеря, чтобы никого не видеть и не слышать, и отыскал большой камень, где можно было посидеть и хоть немного побыть в одиночестве. Санди как обычно увязался за мной и, едва я уселся, начал приставать ко мне, чуть ли не залезая ко мне на колени. Сначала, пытаясь отогнать кота, я прикрикнул на него, а когда он меня не послушался, в отчаянии отвесил ему звонкий шлепок.
Удар был не сильным. Я никогда сильно не бил Санди, но иногда легкое рукоприкладство было единственным способом дать ему понять, что я не шучу. И все же, когда я ударил его, та небольшая часть моего сознания, которая вернулась, оторвавшись от паутины, испытала укол вины. Но почти тут же это пронзившее меня чувство вины растворилось в гораздо более глубоком ощущении потрясения. Я вдруг окончательно пришел в себя, в первый раз за три недели полностью освободившись от паутины.
Потому что я промахнулся. Моя рука прошла сквозь пустоту, и по инерции я едва не свалился с камня.
Санди увернулся, а это было совершенно не правильно. То есть, само собой, я не имею в виду, что он неспособен был на это физически. Естественно, по сравнению с его кошачьими рефлексами мои человеческие выглядели просто смехотворно. Захоти он – и за то время, что мы были вместе, я ни разу и пальцем бы не смог его коснуться. Но до сих пор такого еще ни разу не случалось. Никогда раньше он даже не пытался уклоняться. Это было одним из результатов воздействия шторма времени. Если я время от времени выходил из себя и шлепал его, он только жмурился, прижимал уши и приникал к земле, как котенок, на которого сердится леопардиха-мама.
Но на сей раз он увернулся. И теперь сидел на расстоянии вытянутой руки от камня, впервые за несколько проведенных нами вместе месяцев глядя на меня с выражением, которое я не в состоянии был истолковать.
– Санди! – удивленно сказал я.
Тут он, выгибаясь, подошел, навалился всем телом и принялся лизать мне руки и лицо, урча как моторная лодка. Точно так же как раньше он знал, что меня нет, теперь он точно знал, что я вернулся. И действительно, действительно я вернулся – и с моей точки зрения это было просто чудесно. Я обнял старого сукиного сына и в ответ на его ласки сам едва не расплакался.
Именно в этот момент на нас упала тень. Я поднял глаза и увидел девчонку. Откуда она появилась – то ли стояла где-то поодаль, наблюдая за Санди и за мной, – не знаю. Но теперь она оказалась рядом, и на лице у нее было то же выражение, что и на морде у Санди. Я едва не протянул руки, чтобы обнять и ее тоже, так же естественно и инстинктивно, как обнимал и одновременно отталкивал Санди. Но тут мое подсознание вдруг одернуло меня: «Стой! Что ты делаешь? Она же не полоумный леопард!» И я заколебался.
Это было лишь секундное колебание, но, очевидно, и его оказалось достаточно. Незнакомое выражение исчезло с ее лица, а потом я понял, что ее уже нет. Под влиянием безумного порыва я едва не вскочил и не бросился за ней. Но потом убедил себя, что это бессмысленно и надо дать ей время перебороть то, что заставило ее уйти.
Она ушла, оставив меня с ощущением пустоты. Я продолжал сидеть на камне и поглаживал Санди до тех пор, пока не почувствовал себя нормально. Потом встал, и мы вдвоем направились к остальным, оставшимся в лагере. Я присоединился к остальным, никто, казалось, не заметил во мне никаких изменений.
Зато с этого самого момента и на протяжении следующих трех дней я начал замечать разного рода изменения в моих спутниках. Меня осенило, что те из них, кто был наиболее близок ко мне, отлично знали о моем ненормальном умственном состоянии – как, например, Санди и девчонка, – но по каким-то собственным причинам внушали всем остальным, что я в полном порядке.
Позиция Мэри была понятна. Как супруга вожака, она была больше всех заинтересована в том, чтобы меня не сместили «с должности» из-за психического расстройства. Тек, исходя из каких-то своих и достаточно веских причин, очевидно, был вполне доволен ролью моего заместителя. Складывалось впечатление, что он на время затих и чего-то выжидает, поскольку его время еще не пришло. Что касается Билла, то он мне сам выложил свое мнение о происходящем.
– Слава Богу, вы опять в норме, – сказал он мне, как только мы оказались с глазу на глаз в кабине патрульного пикапа и нас никто не мог услышать. – Если бы вы еще на неделю остались в том же состоянии, когда разум большую часть времени пребывает где-то за тысячу миль отсюда, наш отряд несомненно распался бы.
– Не думаю, – я покачал головой. – Скорее всего, Тек и Мэри пришли бы к соглашению, чтобы наша группа не развалилась.
Он взглянул на меня довольно странно.
– Даже если и так, – сказал он, – это было бы равноценно тому, чтобы распасться. Ведь наша цель не просто выжить. Мы собирались выяснить причины возникновения темпоральных неоднородностей. И если бы вы перестали нами руководить, надежда была бы потеряна.
– Не обязательно, – пытался возражать я.
– Обязательно. Я ими управлять не в состоянии, а вы здесь, кроме меня, единственный интеллигентный человек. – Билл говорил совершенно серьезно.
– Не следует недооценивать Тека, – напомнил я.
